Симон Абкарян из тех актеров, чье лицо запоминается гораздо быстрее имени. У наших читателей его имя, безусловно, ассоциируется с самыми известными фильмами последних лет на армянскую тематику. Оно не фигурировало разве только на афишах фильма «Усадьба «Жаворонки» братьев Тавиани. Арам – в одноименном фильме Робера Кешишяна, Аршил Горки – в «Арарате» Атома Эгояна, Саак – в «Плохих игроках» Фредерика Балекджяна, Саркис – в «Путешествии в Армению» Робера Гедикяна, и вот теперь главная роль в новом фильме Гедикяна о Мисаке Манушяне, герое Франции.

Для французских ценителей искусства Абкарян – прежде всего актер театра, лауреат «Мольера», высшей театральной премии Франции. В постановках одной из известнейших театральных трупп Франции – «Театра Солнца» (Théâtre du Soleil) Арианы Мнушкин он был в течение многих лет актером первого плана. Он и сегодня скорее звезда театра, несмотря на многочисленные роли в фильмах самых известных режиссеров. Уже первые свои шаги в кино он сделал в фильмах небезызвестного Седрика Клапиша, чьи творения стали культовыми  («Ни за, ни против, а совсем наоборот», «Каждый ищет своего кота» и т.д.)

Симон – один из тех редких актеров, который пытается дистанцироваться от славы и известности. То же самое можно сказать и о его героях: в большинстве своем это иммигранты, оппозиционеры... «Его хмурый взгляд, его стать и вся его физическая комплекция позволяют ему играть роли «плохих парней» в фильмах «Я попаду в рай, так как ад – здесь» (1997), «В твоих мечтах» (2005), в «Плохих игроках» (2005), в очередной серии о Джеймсе Бонде «Казино Рояль» (2006)».

«Смазанные гелем волосы, горящий взгляд... Но именно желание играть, рассказывать истории и перевоплощаться заставляет биться сердце этого харизматичного бандита или романтического героя». Из-за ярко выраженного восточного типажа его можно увидеть в ролях армянина, марокканца, цыгана...

Один из его напарников по фильму «Полуденный демон» Мишель Бернье говорил о нем так: «Он воплощал образ негодяя на протяжении всего фильма, но в финале, перед гибелью, в его последнем взгляде, неожиданно проступила человечность, и столько всего невыразимого, что это уже потрясало».

За роль Элиаху в фильме «И взять себе жену» Рониты и Шломи Элкабетц Симон Абкарян был удостоен приза Кинофестиваля в Салониках и особой оценки на Фестивале трех континентов в Нанте, а сам фильм получил премии критиков и зрительских симпатий Венецианского фестиваля 2004 года.

«С нетерпеливостью ребенка и дыханием рекордсмена Симон Абкарян нанизывает на нить роли одну за другой». Его роли в кино сильно отличаются от ролей в театре. Греческие трагедии и постановки по Шекспиру передают совсем иные стороны души Абкаряна. Одного взгляда на Симона в жизни хватит, чтобы заметить в нем глубоко трагическое и печальное. Именно печальным можно его назвать, если не видеть, как он умеет смеяться...

Хореограф и актриса, добрый друг Симона Кристина Галстян так написала о нем для нашего журнала:

«Жизнь – это путешествие, долгий и одновременно короткий путь. На этом пути бывают встречи незаметные и встречи, которые оставляют неизгладимое впечатление на всю жизнь. Симон как раз из числа тех людей, которые всегда оставляют след в сердцах.

Те, кто с ним общается постоянно, питаются его индивидуальностью, которая излучает необычайную позитивную энергию. В его присутствии время замирает, повседневная рутина исчезает, оставляя место подобию праздника, который никогда не заканчивается...

В театре и кино он актер, завораживающий благородством, потрясающий своей внутренне глубокой и наполненной эмоциями игрой. Он большой творец, чей богатый внутренний мир порожден жизненным опытом, он из тех, кто возрождает искусство к жизни. Ему удается создавать новое, отказываясь от шаблонных представлений.

Он отличается от многих других актеров и постановщиков тем, что умеет слушать свою внутреннюю музыку, свою душу и глубокое дыхание.

Параджанов как-то сказал: «Если актер осмеливается быть самим собой, он строит храм». Сегодня рядом с нами возвышается «Храм» Симона, потому что за этим актером и гениальным постановщиком прячется человек с большим сердцем, близкий к своим корням и прошлому, к своей боли и ранам, к своей хрупкости, сомнениям и уверенности.

Симон ищет свой свет, борясь с собственными тенями…»
 

Часто говорят: когда человек талантлив, он талантлив во всем. Актер театра и кино Симон Абкарян к тому же весьма успешный театральный режиссер-постановщик. Уже многие годы он совмещает в своих постановках Эсхила, Еврипида, Паруйра Севака... Последнее его творение – постановка собственной пьесы «Пенелопа, о Пенелопа», написанной пылающим, полным метафор языком. Летом 2008 года афиши пьесы можно было видеть в Париже, осенью она с успехом прошла на сцене в Тулузе. Во всех спектаклях Симона Абкаряна рядом с ним любимая актриса, его супруга Катрин Шоб, с которой они познакомились еще во время совместной работы в Théatre du Soleil. «Пенелопа, о Пенелопа» не исключение.

Автор смешал гомеровское возвращение Одиссея с отрывками из собственной жизненной истории: детство в Ливане, уход отца на гражданскую войну, и возвращение остальных членов семьи обратно во Францию.

Мужчина возвращается с войны к своей жене, которая его ждет. Узнает ли она его?Сам Симон так говорит о пьесе: «Я рассказываю историю своей матери, которая дождалась моего отца во время войны в Ливане. Утро, женщина работает на швейной машинке, кто-то стучит в дверь и говорит ей: «Что ты там надумала насчет моего предложения о замужестве?» Женщина отвечает, что ждет своего мужчину. Претендент ставит ультиматум до следующего дня, угрожая в случае отказа убить ее единственного сына. Накануне истечения срока приезжает мужчина, все потерявший, похожий на нищего. Он утверждает, что больше никогда не будет убивать. Ему пришлось столько убивать, что он сыт по горло... Это Одиссей.Моя семья прошла через такой опыт встречи после долгой разлуки между отцом и матерью с ребенком. В этот момент молчание важнее всего – до того как произойдет признание. Тогда разъединенные существа найдут друг друга как в глазах и телах, так и в пространстве. Отец узнает своего сына, жена – мужа, взрослый сын – умершую мать.

В моей собственной истории мой отец поступил, как Одиссей: он снова ушел. Но мужчина должен поклоняться женщине, благодаря которой все было сохранено. Она – опора свода домашнего очага во время войны. Я заставляю своего героя просить прощения – жест очень модный сегодня. Но это не фальшивые извинения, это коленопреклонение перед женщиной».

Конец 2008 года порадовал зрителей четырьмя новыми фильмами с участием актера: «Песня невест», «Тайная оборона», «Семь дней» и «Хамса». Абкарян снялся в фильме Салли Поттер «Ярость» с Джудом Лоу в главной роли  – премьера картины состоялась на Берлинском фестивале 2009 года.

«Симон – блестящая, солнечная личность, но в нем присутствует некая трагичность», – говорит режиссер и постановщик Лоран Пели. «Он несет свою боль на себе, – считает его старый друг, режиссер Робер Гедикян, который ни на минуту не сомневался, прежде чем предложить Симону главную роль – роль Манушяна, героя французского Сопротивления, расстрелянного немцами в 1944 году. «Армия преступления» выходит на афиши во Франции в сентябре этого года. «Несомненно, этот исторический персонаж ему больше всего подходит. Военный командир, который мечтает только о том, чтобы писать стихи».

Наша встреча с Симоном состоялась на следующий день после окончания съемок фильма Робера Гедикяна.
 

Жизнь до театра

Я появился на свет в 1962 году во Франции, в Гонезе (северном пригороде Парижа. – Д.С.), в семье Рипсиме и Дикрана Абкарян. У меня есть старший брат Абкар (он живет в Лос-Анджелесе), сестра Марал и младший брат Дро.

В 1970 году, когда мне было 8 лет, из-за отца семья решила переехать в Ливан. Мы жили там до 1976 года, то есть до начала гражданской войны. Дальше случилось так, что мы с матерью вернулись во Францию, мой брат поехал в Америку, а отец остался в Ливане. После этого наша семья никогда больше не смогла собраться вместе, всегда кого-то одного не хватало... А 14 лет назад мой отец скончался.

Хоть я и родился во Франции, после возвращения французы смотрели на меня как на иностранца. У них особый взгляд на иностранцев, даже на тех, кто имеет французский паспорт. Но у меня в этом плане не было больших сложностей.В Бейруте я ходил в иезуитскую армянскую католическую школу, потому что там преподавали французский, ну и армянский, конечно, тоже. В детстве я не думал, что буду актером, но всегда хотел быть не таким, как все. Я мечтал стать героем! Я хотел стать таким, как мой отец!

Америка

В начале 1980-х я жил в США, в Лос-Анджелесе, где играл в составе театральной труппы под руководством Жераля Папазяна. В то время у меня был ливанский паспорт.

В 1984 году труппа Арианы Мнушкин «Театр Солнца» (Théâtre du soleil) приехала в Лос-Анджелес на фестиваль искусств, организованный во время Олимпийских игр, со своими постановками двух шекспировских пьес. Именно тогда началось мое настоящее путешествие в театральном мире. «Театр Солнца» пригласил меня пройти стажировку во Франции, и я поехал на прослушивание. У меня еще не было французских документов, только виза на 48 дней... Я поехал – и остался!
 

Театр Солнца

Я вернулся во Францию в 23 года, стал актером труппы «Театр Солнца» и играл там с 1985-го по 1993-й, восемь лет в одном театре! Первые пьесы, сыгранные под руководством Арианы Мнушкин, были пьесами Элен Сиксу – я играл в современном театре пьесы живого автора, а это оставляет большой отпечаток. Закончил я греческими трагедиями.

Именно в «Театре Солнца», у Арианы, я научился играть по-настоящему. И осознавать, что такое актер. Быть актером значит не только играть, но задавать себе вопросы о театральном искусстве, о необходимости, смысле театра. В центре театра находятся актеры, есть, конечно, еще и авторы, но в центре, в фокусе – именно актеры.
 

Успех

После «Театра Солнца» я все время работал на сцене, с падениями и взлетами. В основном с падениями. Были моменты очень сложные... В 1999-2000 годах постановка «Лунного животного» стала переломным моментом. (Постановка Ириной Брук пьесы Ричарда Калиноски «Лунное животное» («Beast on the Moon») уже стала классикой театральной сцены, и не только французской. Написанная в 1995 году пьеса удостоилась множества наград. Ее главные герои – Арам и Сета – молодые люди, которые потеряли близких во время Геноцида, но сами выжили и создали семью в Америке. В мае 2001-го, на 15-й ежегодной церемонии вручения премий Мольера, спектакль получил целых пять премий. в том числе Симон Абкарян за исполнение своей роли был признан лучшим актером года. – Д.С.).

В 2001-м многое изменилось. И перспектива, и взгляд людей на меня. Люди из кинематографа стали обращать на меня больше внимания и приглашать сниматься. Сегодня я много снимаюсь, но продолжаю работать и в театре.

В каждом из нас есть своя уникальность, и ее легко потерять, когда возникает желание сделать карьеру, стать успешным, когда рождаются амбиции заработать деньги. Практически все люди поступают так, и заканчивается это тем, что все становятся похожими друг на друга. Я никогда не бежал за карьерой и успехом. Пытаюсь всегда оставаться верным тому, во что верю: в своем сердце, в работе и т.д. Пытаюсь сохранить свою индивидуальность. И говорю себе: «Так, как я играю вот эту роль, именно так никто не сыграет. Может, кто-то сыграет лучше, чем я, хуже, чем я, по-другому... Но так сыграю только я».
 

Выбор

Конечно, в нашей сфере очень заметны правила рынка. Но они, по-моему, не мешают сохранить свое «я». Можно противостоять им и попытаться защитить, сохранить то, что для нас важно. Возьмем вопрос приватизации почты, которая всегда находилась в ведении государства. Если вы придерживаетесь левых взглядов, вы скажете: «Я даже не обсуждаю этот вопрос. Нет, и все». Точно так же в работе актера. Есть вещи, с которыми вы изначально не согласны и даже в малой степени не можете одобрить. Они вам неприятны, вызывают отвращение. Если вы физически испытываете неприятные ощущения, если вашей душе плохо, вы понимаете, что не все складывается правильно. Когда вы плачете, сожалеете, не можете спать по ночам, грызете ногти и т.д., вы понимаете, что идете по неверному пути. В такой момент просто нужно сказать «нет».

Привыкнув не спать по ночам, не дышать нормально, не быть счастливым ради того, чтобы зарабатывать много денег, вы привыкаете жить половинчатой жизнью, вы можете так продолжать и дальше. Но меня такая жизнь не интересует. Я вас уверяю: можно прожить очень красивую жизнь, делая в тех же самых условиях другой выбор. Когда ты пытаешься противостоять, тебе не всегда все удается... Но, в общем, я держусь за свои принципы.

Я очень хорошо знаю из личного опыта моменты несчастья и грусти и благодаря этому умею узнавать моменты радости, создавать их. В целом, я считаю себя счастливым человеком. Но не боюсь несчастий. И маленькие радости жизни, даже чашка кофе с другом в кафе делают меня счастливым.
 

Вдохновение

Что или кто меня вдохновляет? Мои мертвые... Все те, многие и многие, которые умерли до меня. Все те, которых с нами нет, но которые находятся внутри нас, живы в нас.

Если ты решил смотреть на мир взглядом поэта, творца, весь мир становится для тебя абсолютным вдохновением. Как в «Гамлете», помните, он говорит Полонию: «Посмотри-ка на это облако, которое так похоже на верблюда!.. Впрочем, оно больше похоже на хорька… Или на кита!» Можно научиться смотреть на облака взглядом ребенка, который говорит: «Я вижу дракона». И ты замечаешь, что тоже видишь дракона. Просто стоит поднять голову и поверить в это.

Меня вдохновляет вера, но вера не в христианском смысле. Это вера в то, что мы делаем, что мы видим, вера в то, что человек, который играет сейчас перед тобой, действительно королева или король.
 

Религия

Принимая во внимание все, что сейчас происходит в мире, я предпочитаю говорить, что верю не в религиозном смысле, но в Человека. Если бы я был верующим, я бы никогда не оставлял Бога в покое, вечно надоедал бы. И та дистанция, которая отделяла бы меня от Бога, касалась бы только меня и Его или Ее (мы же не знаем, мужчина это или женщина).

Многие говорят, что живут в монотеистичном мире, но на самом деле они придумали себе других идолов: они обожают свою машину, они преклоняются перед деньгами, любят власть, обожают свой живот и еду... Мы никогда не имели монотеизма и никогда не будем жить в монотеизме.
 

Родина

Я себя чувствую одновременно и гражданином мира, но родина для меня – Армения. Мои предки родом из Карина. Моя родина – люди, человеческие существа, женщины и мужчины. Построение пространства, где два человека могут создавать красоту, – в этом моя родина. Армения тоже часть этого – пространство, которое невероятным образом пытались стереть с лица земли, но оно все еще существует. В этом смысле моя родина – часть того потерянного рая, сегодняшняя Армения. Я езжу туда настолько часто, насколько удается.

Я очень редко хожу в кино. В Армении, на фестивале, я видел несколько армянских фильмов, но даже во Франции редко смотрю кино. Когда бываю в Армении, предпочитаю общаться с музыкантами, художниками, простыми людьми.
 

Женщины

Моя пьеса «Пенелопа, о Пенелопа» посвящена моей маме. В другой пьесе, которую я сейчас пишу, будут персонажи, чьи прообразы тоже взяты из моей семьи. Это не рассказ о моей семье, мой взгляд преломляется через призму, и я думаю, что вижу облако, как кита, через свою тетю – другого персонажа. Я считаю, что рассказывать о своей семье неинтересно, скучно.

Почему я решил писать о женщинах? Потому что они всегда находились в центре моей жизни. Я рос среди женщин. Подростком, где-то с 8 до 12 лет, я постоянно был только среди них. Женщины были целый день дома, я видел все время своих теть, да и вообще женщин квартала. Я был еще ребенком, не работал, женщины у нас (в Ливане. – Д.С.) тоже не ходили на работу, дом был всегда открыт. К тому же женщины в моей семье были очень сильными как личности: обе мои бабушки, мои тети... Я пишу об этом.

Мне как мужчине очень хочется представить себе, как женщины смотрят на мир. Я много работал с женщинами. И смотреть на мир женским взглядом – значит видеть совсем другую перспективу. Насколько это возможно? С интеллектуальной точки зрения, в принципе, возможно. Такие темы, как равноправие, отношения между полами, женщины видят по-другому. Но есть вещи, над которыми мы, мужчины, вообще не думаем. Например, постановка греческой трагедии женщиной будет кардинально отличаться от постановки мужчиной.

Чтобы понять женский взгляд, нужно уметь фантазировать. И фантазии помогают понять многие вещи, даже взгляд на мир птиц или животных. Речь и о внутренней географии. Мы, мужчины, не знаем внутреннюю географию женщин. По крайней мере нужно постараться представить ее себе, постараться поставить себя на место женщины.
 

Армянки

Они разные. Среди них есть и западные женщины, и восточные. У меня такое впечатление (надеюсь, я не скажу глупость), что у них очень большая свобода мышления, которая сочетается с пониманием стыдливости. Но иногда армянским мужчинам хотелось бы видеть женщин более свободными, более сумасшедшими...
 

Армянская идентичность

Не знаю, на чем она будет строиться в будущем... Может быть, язык будет основой, и еще тот факт, что мы все разные. Армянин, родившийся в Ереване, живший в Москве и получивший образование в Копенгагене, будет, конечно же, находиться под влиянием всех перечисленных мест. Я родился во Франции, рос в Бейруте, потом в Лос-Анджелесе, потом вернулся во Францию, потом Бостон, опять Франция, опять Лос-Анджелес... Я говорю по-арабски, по-турецки, потому что моя бабушка со стороны отца была родом из Кайсери и говорила по-турецки. Говорю по-английски, по-французски, по-армянски, люблю испанский и итальянский, люблю итальянскую кухню... И все эти составные элементы в итоге решат, кто будет капитаном корабля моего самоопределения.

Когда меня спрашивают «Тун инчес?» («Кто ты?»), я отвечаю «Ес hай ем». Я не говорю «Либанаhай ем», а просто «Ес hай ем». Я бы согласился с Вами, что армянская идентичность построена на проблеме Геноцида. Но не напрямую, а косвенно, потому что говоря «Ес hай ем», имеешь в виду «Ес вохч ем. Ес дер hос ем» («Я жив. Я еще здесь»). В этом смысле да – идентичность построена на Геноциде.

Многие говорят, что армяне националисты. Они могут говорить все, что угодно, но воздух, который входит в мою грудь и выходит из нее, когда я говорю «Ес ем. Ес hай ем» («Это я. Я армянин») – это уже очень важная идентичность. К тому же на Ближнем Востоке вас не ждут с «распростертыми объятиями», как во Франции. Я имею в виду интеграцию в национальную структуру страны. Во Франции интеграция приветствуется, в Ливане или, например, в Сирии это намного сложнее. Во Франции больше возможностей интегрироваться в общество, но одновременно ты в меньшей степени можешь остаться армянином, близким к своей идентичности. Там, в Ливане, о нас всегда говорили: «А, это армяне». И эти «определения» со стороны помогают тебе быть хранителем памяти и идентичности.

Это не значит, что я себя не чувствую французом или ливанцем. Но все, что позволило мне стать тем, какой я есть сегодня, – все это благодаря тому, что я сын армянина! Сейчас мы с вами говорили про уникальность человека – я, например, чувствую себя в своей тарелке, когда играю в греческих трагедиях. Я чувствую, что это мое, как будто я у себя дома. Казалось бы, я должен больше чувствовать это в «Федре», но я больше «у себя», когда играю Еврипида или Эсхила. Думаю, это связано с моей историей и моей памятью. Все взаимосвязано. Мы не можем говорить о себе так: сначала я армянин, потом я чувствую себя французом, потом...

Сложно прийти к тому, чтобы все внутри меня были согласны со всеми, но по крайней мере всех устраивает то, что я занимаюсь театральным искусством, я актер. Все это образует во мне гармонию. Не важно, на каком языке я думаю на данный момент – на армянском, французском или арабском – чувство протеста всегда присутствует во мне, когда я смотрю на окружающий мир. Критический дух, который говорит: несправедливо так поступать с людьми. Может быть, я по-армянски достаю меч и бросаюсь в бой, размышляю по-французски и ем ливанскую еду... Я не могу вам указать порядок вещей. И все армяне мира таковы. Даже те, которые никогда не выезжали никуда из своего села в Армении. Даже если они сами не говорили по-русски, то слышали русский язык в течение 90 лет и видели русских... Так что никто не оставался закрытым в чисто армянской клетке идентичности, где в душе убивается и вычищается все неармянское, в конечном счете не остается ничего иного, и люди начинают вести войну с собственной тенью. Именно так происходило в Турции. Именно поэтому сегодня многие турки в больших городах, таких как Стамбул, начали искать свои корни, исследовать генеалогию, и получается, что у многих балканские, греческие, армянские, ассирийские, курдские и другие корни. Они начинают понимать, что нуждаются в истории, они ее ищут сегодня, так как тогда они попытались убить свою собственную историю.

Мы не можем отделаться от этого тревожного внутри нас, от присутствия чего-то «не нашего», французского или русского. Нужно все это осознать, признать и включить.
 

Дети

У меня есть сын. Я участвую, конечно же, в его воспитании, а он – в моем. За столом мы говорим только по-армянски. Я не заставил его пойти в армянскую школу, но изучение армянского на его ответственности. Не хочу, чтобы он воспринимал это как обязанность, хочу, чтобы это было для него делом совести. Сейчас ему 15 лет. Ему понадобится много времени, чтобы говорить хорошо по-армянски, но он будет говорить!

Хочет ли он сам изучать язык? Конечно, хочет – иначе убью (смеется). Он уже был в Армении и обожает ее.

(За соседним столиком громко говорят американцы. – Д.С.) Армяне тоже громко разговаривают. Но в общественных местах они ведут себя сдержанно – по крайней мере моя семья. Дома мы говорим очень громко, но я не хочу, чтобы в общественных местах все сразу видели, кто я, на каком языке говорю. Не люблю давать людям сразу много информации о себе.

В сыне я стараюсь воспитывать сознательность. Часто он сидит за столом, развалившись, и я ему говорю: «Послушай, мне все равно, как ты сидишь за столом дома – сиди, как хочешь. Но если ты себя будешь так вести в общественных местах, люди будут интерпретировать твой жест, твою позу. Они сразу же составят мнение о твоей персоне (правильное или нет), и очень быстро ты перестанешь их интересовать. Не будь легко читаемым. Ты не должен вести себя, как открытая книга, которую каждый прохожий может легко прочесть. Закрой книгу, и если люди заслуживают того, чтобы тебя прочесть, притягивай их к себе и дай им время, чтобы они с любовью медленно листали твою книгу страница за страницей».

Именно поэтому, когда мы семьей идем в ресторан, мы не говорим громко, мы говорим спокойно, тихо. А если кто-то говорит громко, значит, он специально поднял голос и хочет сделать «заявление».

Я люблю быть открытым, когда чувствую себя в безопасности, когда нахожусь с близкими людьми, которых люблю и которые любят меня. Вот тогда я «отпускаю» себя.
 

Наша эпоха

Сейчас мы живем в сложную эпоху. Раньше она тоже не была легкой, но я был тогда пятилетним ребенком, а не 47-летним мужчиной. Сейчас, благодаря своему возрасту, я говорю себе, что могу писать, режиссировать, играть... могу творить. Я не говорю, что вчера было лучше, чем сегодня, я не это имею в виду. Но сегодня, например, во Франции политическая диалектика истощилась до предела, все речи похожи на рекламные ролики. Тем самым они укорачивают мысль, не развивают человеческую мысль, слово. Людей отучают от слова. Диалектика стала очень бедной. С другой стороны, это идет на пользу актерам, потому что они могут занять все пространство слова. И я тоже беру слово и говорю.

Нужно начать говорить с детьми с раннего возраста, не считать их глупее взрослых, нужно дать им возможность развивать смысл слова. Не спрашивать «Кем ты будешь, когда станешь большим?», а «Что ты будешь делать, когда будешь большим?» Делать важнее, чем быть. Я не хочу быть пожарником, я хочу тушить пожар. Я не хочу быть поваром, я хочу готовить еду для людей. Я не хочу быть земледельцем, я хочу собирать плоды земли. Полномочия и их результаты делают человека плоским. Но между результатом и полномочиями находится жизнь, которая может быть цветущей и прекрасной независимо от того, земледелец вы, пожарник, милиционер или кто-то другой!
 

Театр и кино

Я люблю оба типа игры. Но это очень разные вещи. В театре ты можешь закрыться в течение двух месяцев и репетировать, во время этой репетиции, как исследователь в лаборатории, проводить разные опыты, «опустошать» себя, чтобы понять смысл роли, заниматься поисками. В кино у вас нет этого времени. Я иногда называю игру актера в кино игрой человека с запором, так как в кино у вас нет времени «опустошать» себя, чтобы найти истину. Вам нужно сразу найти правильный путь, некогда искать его. Потом, со временем, после ряда фильмов, удается понять, куда ты идешь... Но, может, в этом и есть плюс кино, чтобы в состоянии запора найти правильное дыхание для игры.

В кино есть огромное одиночество, которое не чувствуется в театре. В театре – зритель, публика. К тому же в театре всегда работают мыслящие, образованные люди, которые ссылаются на разные литературные произведения, знают живопись. А в киноиндустрии огромное количество необразованных людей. Это я говорю не о русской школе кино, а о западной, богатой и необразованной. К тому же здесь люди не интересуются другими людьми, они интересуются только собой. И в кино очень легко деградировать, опуститься до посредственности, потому что здесь важен результат. А поиск успеха и поиск результата – это самое смертоносное для актера. Для меня есть только один поиск – поиск жеста. И всегда будет хоть один зритель, который заметит скрытый жест, и что-то мелькнет в его глазах.
 

Позиция актера

Задаваться вопросом, что такое быть актером, значит задаваться вопросами об искусстве. Это, в свою очередь, означает задаваться вопросом о человеке, о смысле твоего существования на этой земле: зачем ты тут? Потянув за одну нить, мы можем развязать весь ковер. Говоря о своей работе, я могу говорить обо всей Вселенной. Я вижу мир через эту призму. Реальность меня утомляет, факты, история, реальные события мне надоедают. Все выглядит очень заурядно, вульгарно... Я думаю, что все нужно пересказать через искусство. Именно поэтому я считаю фильм Атома (фильм «Арарат» Атома Эгояна. – Д.С.) очень сильным. Это не исторический фильм, а фильм, увиденный под углом искусства, через ум, через искусство ума, очень умный фильм, больше даже умный, чем эмоциональный.

Артист или актер не может не видеть, что происходит в мире. И не может не быть ангажированным, не иметь политической позиции по отношению к происходящему. Он должен находиться с другой стороны лезвия ножа – как минимум со стороны обратной власти. Если даже он не вмешивается в политику, он не должен, по крайней мере, поддерживать власть. Ему следует всегда задавать власти вопросы, чтобы улучшить ее. Деятель искусства, конечно, подчиняется правилам рынка, но понимает последствия. Сегодня все может нести политический окрас. Сделать фильм про здорового мускулистого американца, который убивает всех врагов, не обращаясь к федеральным судьям, это ведь тоже политический акт, который говорит: «Я сам вершу правосудие. Мне не нужны судьи для того, чтобы убить тех, кто уничтожил моих детей». Любой художественный акт является прямо или косвенно актом политическим. Он не должен иссушать человека, должен, наоборот, придавать ему легкость.

Если артист видит мир таким, какой он есть, то однажды он должен себя позиционировать политически, но никогда не должен подписываться ни под каким партийным документом. Мне предлагали поддержать Бертрана Деланоэ (переизбранный в 2008 году мэр Парижа. – Д.С.), но я не пошел. И я не пойду ни за кем. Я никогда не буду себя позиционировать в пользу какого-то политика, потому что это опасно для творческого человека. Опасно оказаться «у дверей короля», поскольку король должен стучаться в двери поэта. А к королю ходит плохой поэт. Я пытаюсь всегда дистанцироваться от власти, но при этом всегда использую подходящий случай, чтобы сказать все, что имею сказать.
 

Геноцид в кино

Говоря об удачных примерах экранизации этой темы, я бы назвал «Наhапет» с Сосом Саркисяном. Но фильмы, которые касаются армянского Геноцида, не ставят себе целью найти какое-то решение. Тот, кто ищет политическое решение, делая фильм, ошибется, даже если какие-то политические дискуссии по поводу его творения будут вестись. Мне кажется, что нужно все время писать сценарии, снимать фильмы, ставить пьесы на эту тему, хотя ни один фильм не даст решения. Но чем больше их будет, тем больше внимания общественности будет привлечено к этому вопросу. Нам удастся лучше изучить проблему, лучше излечить умы. Неправильно утверждать, что вот этот фильм про Геноцид можно считать удачным, а другой – нет. Каждый по-своему привлекает внимание общественности.

Нужно, чтобы не только армяне занимались этим вопросом, но и турки, и весь мир. Когда меня спрашивают: «В чем ваша проблема Геноцида?», я говорю, что это не моя проблема, эта ваша проблема. Рано или поздно турки должны сделать ту работу, которая стоит перед ними. Я всегда крутился вокруг этой проблемы, делая постановки,  – например, «Тит Андроник» Шекспира. Может, когда-нибудь мне и захочется сделать отдельный фильм про Геноцид. Но для этого нужна абсолютная внутренняя потребность. Например, Эгояну, я думаю, удалось остаться верным своему внутреннему видению этой проблемы. Люди, может быть, ждали другого фильма, но ведь невозможно представить всю историю Геноцида в одном фильме. Он открыл тему, теперь нужно продолжать.
 

Роли

Для того чтобы войти в роль и выйти из нее, может понадобиться некоторое время. С небольшими ролями, как роль Аршила Горки в фильме «Арарат», такого не было. Но когда я играл греческие трагедии в «Театре Солнца», роли очень сильно воздействовали и на мое тело, и на мой дух, и на психику. Они влияли на все: на сон, сексуальную жизнь, вес, количество выпиваемого алкоголя. Сейчас я тоже не полный человек, но когда ушел из «Театра Солнца», весил 74 кг при росте 188 см. Каждый вечер после спектакля я выпивал бутылку вина. Переходя в реальную жизнь, вы не попадаете снова в трагический мир, а совсем наоборот. Когда я играл трагедии, я не ложился спать раньше 2-3 часов ночи, я много пил и гулял, то есть вел совсем не грустный образ жизни... И мне понадобилось время, чтобы восстановить ее нормальный ритм.

Некоторые кинороли тоже сильно влияют на вас. Например, роль Мисака Манушяна для нового фильма Робера Гедикяна или роль Арама в фильме Робера Кешишяна. В этом плане я очень сдержан, пытаюсь не показывать другим, как сильно эти роли влияют на меня. Но когда я взволнован, я этого не скрываю.

Я не могу выделить самые любимые роли. Некоторые дают пространство для моего самовыражения. Для меня они очень важны. Роль в фильме «Yes», который я делал вместе с Салли Поттер, действительно прекрасна. Интересна роль в фильме израильского режиссера Рониты Элкабетц «И взять себе жену», который она сделала совместно со своим братом. Для меня важен и фильм «Хамса» Карима Дриди, который вышел на экраны в конце 2008 года. Роль Арама, конечно, одна из самых важных для меня. И роль Манушяна в новом фильме!

Ну и многие другие фильмы, потому что это всегда работа с режиссером и съемочной группой, когда тебе говорят: «Заходи, Симон. Эта роль – твой дом, ты будешь жить в ней, двигаться с ней в том направлении, в каком захочешь». Значит, ты можешь самовыражаться, ты не ограничен рамками, у тебя есть пространство. Ты туда привносишь и что-то личное, интимное, и вуаль, которая делает это приемлемым для тебя, – вуаль игры. А что значит игра? Играть – значит отделять себя от героя, персонажа.

Вы и ваш герой – это как танец вдвоем. Игра – это представление, воплощение, как будто вы находитесь за марионеткой, управляете ею и озвучиваете ее своим голосом. Я говорю о настоящем искусстве, где вы должны находиться за сказанным словом, а не впереди него. И вы должны уставать! Если работа сделана хорошо, вы обязательно должны чувствовать некоторую усталость, так как хорошая работа требует усилий, усталости. И когда я чувствую себя уставшим – это хороший знак.

И сейчас, после съемок фильма Робера Гедикяна, я очень устал.


Фильм о Манушяне

Когда мы начали делать фильм, я сказал себе: «Эта работа в радость». И подумал, что все участники движения Сопротивления во время второй мировой войны и, вообще, все те, кто сопротивлялся, противостоял чему-то ужасному, могли делать это только с большой радостью. Если даже вы готовы отдать жизнь за свое дело, но не делаете его с радостью, вы не сможете продолжать. Хотя тут присутствуют и страх, и некоторые другие чувства, необходимые, чтобы противостоять нацизму, фашизму. Это из области фатализма, судьбы.

Я не задумываюсь о том, будет ли фильм успешным или нет, но хочу отметить, что давно не был «омыт» такой человечностью, которая переполняла всю съемочную группу, начиная от техников и заканчивая костюмерами. И за это нужно благодарить капитана корабля, Робера Гедикяна, который выбрал своих сотрудников. Его команда показывает, что он за человек.


Пьеса «Пенелопа, о Пенелопа»

Сейчас для меня важны действие, сам деятельный акт. Если я пишу, значит, я не размышляю, а действую. Но после того как действие совершено, интересно поразмышлять над ним, посмотреть, как жест был сделан, какой была траектория полета брошенного предмета. Посмотреть на реакцию людей – не для того чтобы собрать комплименты, а для того, чтобы услышать звук от камня, брошенного вами и упавшего в их внутреннее озеро. Все это сила слова.

Я написал в пьесе, как мне кажется, много слов, текст очень большой, спектакль длится два с половиной часа. К тому же он написан на очень «литературном», образном языке. И люди говорили мне: «Да-а. Язык очень образный, все очень по-восточному». Язык не был плоским, я искал его глубоко в себе, доставал из себя. Он выглядит почти как лирические песни. В этом тексте очень много лиризма. Я выступаю сегодня за лиризм. Ведь что сегодня, по мнению людей, означает быть лириком? Быть дураком, стариком, неэффективным, не идти в ногу со временем, не быть хитрым и т.д.

Сегодня вы можете услышать в рекламных роликах такие призывы: «Будьте хитрее других». Я не хочу быть хитрее и даже просто хитрым! Если я хочу быть хитрым с кем-то, это означает, что я хочу его убить. А я никого не хочу убивать. А если бы хотел, я бы не говорил себе, что должен быть хитрым... Он был бы уже мертв.

Так что сегодня я выступаю за лиризм и за написанное слово, написанный текст. И после спектакля что-то произошло с людьми, с публикой, с прессой, с теми, кто видел пьесу. Она не была написана для того, чтобы понравиться, чтобы меня любили. Мне абсолютно все равно, любят меня или нет. Я написал ее, потому что чувствовал необходимость сделать именно так. Здесь присутствуют две вещи: что я хочу сказать и как. Вопрос формы сказанного для меня всегда важен, потому что это вопрос театра, вопрос актерской игры и т.д. Но эпоха вопросов закончилась, и мы живем в эпоху ответов. Ответы на меня нагоняют скуку, они все более и более скудные... Только ответы и только эффективность, только пожарники и повара, которые тушат огонь и готовят жратву, а для кого, сами не знают. Нет больше лиц. Поэтому и театр интересен – ты видишь, для кого играешь. Перед тобой настоящие лица, настоящее дыхание. В этом смысле театр незаменим, он вечен...


Творческие планы

Надеюсь и дальше продолжать работать с людьми, которые задаются вопросом: как поступать, чтобы улучшить наш мир, мир в котором мы живем? Это сложное занятие, но нужно постараться. Как в истории Ходжи Насреддина: однажды он идет на берег озера с банкой мацуна, выливает его в озеро, добавляет соли, начинает мешать... Дети спрашивают: «Что ты делаешь, Ходжа?» – «Готовлю тан». – «Но ведь так же никогда не получится тан». – «Я знаю. Но все равно хочу попробовать». Я хочу быть вместе с теми людьми, женщинами и мужчинами, которые живут в утопической надежде на лучшую жизнь и стараются сделать ее лучше.

А успех, удачи, награды, золотые пальмовые ветви, Оскары... Все это является результатом законченной работы. Это просто результат, а не цель! Когда я выпускаю свою стрелу, мне не важна цель, не важно, куда она попадет, мне важно, чтобы во время своего полета моя стрела передала то, что я пытался сказать, показала элегантность, которую я пытался вложить в свой жест. Для меня очень важно присутствие элегантности в каждом жесте, присутствие в нем красоты и ума. Но нужно обязательно осознавать, какой жест вы делаете, какой поступок совершаете. Если вы этого не осознаете, ничего не происходит, вы просто играете какую-то роль. А я не хочу быть просто тем, кто играет роль, я хочу быть тем, кто одним жестом приводит в жизнь моменты вечности. В этом смысле я как раз человек верующий.

Если бы мне удалось однажды сделать экранизацию Сасунци Давида... Это пока не в моем еженедельнике, но в моей голове.


Жизнь без театра

Я могу представить свою жизнь без театра. Если бы мне нужно было по каким-то причинам перестать играть или если бы я не мог играть так, как сейчас, я бы оставил театр. Я бы тогда делал шашлык у какой-нибудь дороги, и это был бы лучший шашлык в мире (смеется).

А если серьезно, конечно, нужно всегда представлять себе ситуацию, когда вы остаетесь без крыльев.


И напоследок

Я всегда верил в то, что говорил и делал. Иногда жизненные обстоятельства обусловливали мое поведение, иногда я сам принимал решение так поступить, но уже достаточно много лет в моей жизни ничего не случается само собой – я делаю так, чтобы оно случилось. Я не могу сказать, что управляю всем в своей жизни, но я не нахожусь в жизненной цепи, в которой люди рождаются, живут, учатся, добиваются или не добиваются успеха и умирают... Я считаю, что в одной жизни (что бы ни случилось, мы имеем только одну жизнь) можно прожить тысяча одну. Я, наверное, живу сейчас своей седьмой жизнью (улыбается).

В одной жизни не одна жизнь!