Вход
Архив номеров

"Второе падение Карса" (продолжение)

03.10.2008 Карен Агекян, Рачья Арзуманян
Статья опубликована в номере №6 (15).

Продолжение. Начало читайте в АНИВ № 3 (12) 2007№ 4 (13) 2007 и № 5 (14) 2007
 

План Карса 1917 года (сайт miacum.ru) Б.2.3. Повсеместное распространение в армии РА безответственности, халатность и отсутствие дисциплины

Дисциплина – основа основ плодотворности и успеха любого дела, тем более армейского. Безусловное, «беспрекословное и точное», выполнение приказов, особенно важное в обстановке войны, не имело места в армии Первой Республики. Все «любили только произносить речи и возражать». В качестве самой большой слабости Армянской армии это отмечал тот же Карабекир: «Армянская армия не только новосозданная, у нее шаткая основа. Будучи военной силой одной революционной партии она не имеет необходимой воинской дисциплины».

Большая часть солдат, младших и высших офицеров армии Первой Республики оставляли за собой право выбора – выполнять или не выполнять приказы. Правительство-бюро «приложило усилия к увеличению численности армии, не уделив соответствующего внимания дисциплине и должной организации» (Ваге Арцруни). Нарушители воинской дисциплины не только не подвергались суровому наказанию, их не только прощали, но они зачастую... получали новые должности или награждались.

Карабекир, будучи профессиональным военным, дал тем не менее политическую оценку Армянской армии. Она не была революционной ни в организационном смысле (поскольку пыталась по возможности копировать в этом отношении армию Российской империи), ни в смысле идеологии (перед ней не ставилось революционных целей ни внутри страны, ни за ее пределами). Она воспринималась как «военная сила одной революционной партии» по той простой причине, что идея Армянского государства была слишком непривычной для общества Первой Республики и государство отождествлялось с властью, то есть с партией Дашнакцутюн. Советская и турецкая пропаганда уже тогда почувствовала эту слабость и взяла на вооружение такие формулировки, как «дашнакская Армения», «дашнакская армия» и т. д. Попытки отделить таким образом народ от власти предпринимались в отношении других стран – говоря о «большевистской России», «меньшевистской Грузии», «мусаватистском Азербайджане», о «белофиннах» и «белополяках», их противники каждый раз пытались создать впечатление о партии, насильственно присвоившей себе право выступать и действовать от имени целого.

 

Тогда в самом деле начиналась эпоха мощного влияния идеологии на «большую политику». Однако, пожалуй, только в России или Турции ставилась задача построения принципиально нового государства, формирования новой общности, что давало все основания говорить именно о советской (большевистской) России и кемалистской Турции. Пока же именно большевики и кемалисты активнее всех раздавали эпитеты другим. Например, на «Съезде народов Востока» в Баку депутат от кемалистов заявил, что «западные капиталисты решили послать против турецкого крестьянина, уже сложившего оружие, мирмидонов на своей службе: с запада – венизеловских греков, с востока – дашнакских армян». Звучит красиво и убедительно: с одной стороны, турецкий крестьянин, с другой – какие-то наемники «капиталистов», они не имеют отношения к «трудовому народу» – армянскому или греческому, и нужно «помочь» «трудовому народу» от них избавиться. На съезде также звучали заявления о том, что государства вроде Польши, Финляндии и Армении – это не настоящие государства, а «просто банды, созданные Антантой с единственной целью – вести борьбу против Советской России». «Существует не одна Армения: с одной стороны, есть Армения рабочих и крестьян, с другой – ненавистная буржуазная Армения дашнакских палачей», – подытожил в заключительном слове председатель съезда А. Зиновьев. Как известно, пропаганда такого рода разделения государства и народа по сей день предваряет всякую агрессию.

Сегодня, когда центрам геополитической силы нет нужды в прямой агрессии против Армении, когда гораздо более эффективным считается не прямое, а косвенное управление «новыми государствами», возникает еще один интересный пропагандистский аспект. Крайне завышается число армян проживающих за пределами Родины в той или иной стране, благо здесь очень трудно поймать на лжи, всегда можно сослаться на большой процент нелегалов или на другие обстоятельства. Эта политика (которую нередко из своих узких интересов поддерживают диаспорные организации) в конечном счете направлена на то, чтобы представить население РА и НКР лишь небольшой частью Армянства. Следовательно, власти армянских государств якобы не имеют полномочий представлять интересы Армянства в мировом масштабе и одновременно обязаны предоставить столь многочисленному Спюрку гораздо большую роль в формировании властных структур на Родине. Эта вредная для интересов Армянства политика направлена на использование его потенциала в чужих геополитических играх.

Хорошо известно, насколько отрицательную роль сыграла в 1918-1920 годах политическая линия части зарубежного Армянства, которое пренебрежительно называло Первую Республику не иначе как «Араратской», считало, что правительство Объединенной Армении должно формироваться не в Ереване, а в Париже. Сегодня крайне опасно повторять прежние ошибки – создавать за пределами Родины какие-то общедиаспорные структуры исполнительной и представительной власти. Армянство может сплотиться исключительно вокруг реальной армянской государственности и призвано работать в первую очередь для ее укрепления и совершенствования.


Например, во время майского мятежа большевики назначили полковника Николая Корганяна своим начальником штаба, и он «подчинялся мятежникам» («hАйреник, 1926 г., №4). После подавления мятежа его никто не призвал к ответу. Корганяну доверили правый фланг карсского фронта, где ему сопутствовали только неудачи.

Полковник Корганян был не один. Более того, во время майского мятежа только малая часть высокопоставленных офицеров не примкнула к большевикам. В Александрополе армянское офицерство признало власть Революционного комитета, а Пирумян с генералом Артемом Овсепяном и полковником Ваhаном Тер-Аракеляном объявили о своем нейтралитете и «беззаботно бродили по улицам» (Ваге Арцруни). Еще более странным было поведение во время мятежа командира пятого полка русскоязычного полковника Шагубатяна в Карсе. Он в эти дни «счел возможным играть свадьбу и радоваться...» Более того, «когда мятежники с красными флагами проходили рядом с казармами, этот полковник-молодожен, со слезами на глазах, посчитал нужным поцеловать, как святыню, это бесконечно дорогое для него красное тряпье...» И что? Был ли наказан этот отрекшийся от своего долга безответственный офицер? Конечно же, нет. На карсском фронте мы видим его самого и его полк в первых рядах «позорнейшим образом» бегущих...

Везде и повсюду «восстание произошло рядом с войсками», вследствие чего «Бюро-правительство не имело доверия по отношению к регулярным войскам» (Ваге Арцруни). По причине того же восстания «идея государственности, и без того не слишком сильная в нашей новосозданной национальной армии, еще более ослабла» (С. Врацян). […]

 

Любопытно, что речь идет о том же офицерстве, которое ранее обвинялось в симпатиях к Деникину. Это позволяет говорить о том, что симпатии бывших офицеров царской армии не имели никакой идейной основы, кроме пророссийской. По сути им было все равно, в какую Россию вернутся восточно-армянские территории – в красную, белую, царскую. В этом проявляется извечная предусмотрительность империй, которые стремятся не только привлекать на офицерскую службу талантливых инородцев, но активно продвигают их по службе с целью ускоренной ассимиляции, с тем чтобы исключить использование их талантов в сепаратистском движении. С началом кризиса во всякой империи эта тенденция меняется на обратную (достаточно сравнить, например, ранг и численность военачальников-армян на Кавказском фронте в войне 1878-1879 гг. и в Первую мировую войну), во всех сферах на первый план выдвигается государствообразующий народ, что ведет к быстрому и неотвратимому распаду. К 1917 году эта тенденция уже наметилась, но только на уровне статистики, конкретные армейские офицеры армянского происхождения еще не почувствовали ее на себе, и лояльность их большому государству не была поколеблена.

Однако важно еще раз отметить, что вину за такие настроения в офицерской среде Армянской армии разделяют поровну как сами офицеры, так и власть, общество, не сумевшие предложить им новой, ясной программы, новой идеологии, новой символики, способных быстро сформировать некоторую первичную лояльность к новому государству. Наоборот, как в обществе, так и военной среде к этим офицерам открыто проявлялись антипатия и недоверие, хотя заменить их было некем. На всем протяжении уже цитированного нами анонимного Дневника участника войны 1920 года мы сталкиваемся с этими чувствами – автор сам проявляет их и отмечает у других: «Народ был так плохо настроен в отношении Овсепяна и Пирумяна, что после столкновения автомобиля последнего со встречным грузовиком и перелома ноги у Пирумяна в результате аварии люди говорили: «Большие преступники обязательно получают свое, но, к сожалению, при этом портятся машины».

Ни правительство, ни правящая партия Дашнакцутюн не смогли осознать срочной необходимости формирования и внедрения в армию и общество новой армянской идентичности. Этот вопрос так и остался уделом писателей и поэтов, но не идеологов и политиков Армянского мира. Очевидно, что сама его постановка в условиях национальной катастрофы, ломки старого мира и становления индустриальной эпохи была более чем сложной. Проблемы идентичности тогда стояли перед многими европейскими и неевропейскими народами.

История не приемлет сослагательного наклонения, но политическая элита Армении, взявшая на себя ответственность за страну, обязана была сформулировать хотя бы промежуточную «эрзац-идентичность» чрезвычайного времени, которая опиралась бы на минимальное число аксиом Армянского мира, целенаправленно выводя вопросы места рождения, языка (диалекта), веры, социального происхождения, политических убеждений на второй план во имя объединения нации. (В пору арцахской национально-освободительной борьбы ощущение армянской идентичности было гораздо более развитым и глубоким. Барьеры между людьми, говорившими на карабахском диалекте, восточно-армянском, западно-армянском или русском, остались, но значительно снизились.)

Как мы уже говорили, идея независимости не возобладала в армянском национально-освободительном движении XIX века вплоть до развала Российской и Оттоманской империй. Национально-освободительные движения, как правило, проходят несколько стадий: требование равенства и борьба против местной власти при сохранении лояльности центральной, борьба за равенство против властей всех уровней, требование автономии и активного участия в управлении либо самоуправлении, борьба за независимость. К началу Первой мировой войны армянское национально-освободительное движение просто не успело пройти все необходимые этапы, и даже после краха двух империй до конца мая 1918 года вопрос о независимости еще не стоял на повестке дня. Соответственно, к 1920 году ее идеологическая база только начала формироваться, о глубоком внедрении идей независимости в армию и общество не могло быть и речи. Кроме того, значительная часть армянского общества (в т. ч. и офицерства) страдала унаследованной из глубокого прошлого мегаломанией – приверженностью к большим масштабам. Такая психологическая приверженность, в принципе способная играть позитивную роль, крайне негативно отразилась на судьбе Первой Республики (и на трудностях становления Третьей). Мегаломания сопряжена с неверием в малые масштабы – в реальную независимость малых стран, потенциальную способность выживать и созидать во враждебном окружении при ограниченных людских и материальных ресурсах. Даже более – с неверием в способность Армянства иметь эффективную снизу доверху систему государственной власти.

Впрочем, когда мы говорим о слабости идеи независимой национальной государственности в армянском обществе, о подрывной деятельности армянских большевиков, нельзя забывать о шкале, сравнительной оценке. Сравнивая ситуацию в Армении с ситуацией в Прибалтике, где развернулась настоящая гражданская война между пробольшевистскими и антибольшевистскими силами, мы видим, что идеология независимой государственности в эстонском, литовском и латышском обществах была еще слабее. Однако история народа разворачивается не в изоляции. Говоря о важности духовных аспектов, нельзя предполагать прямо пропорциональную зависимость между состоянием общества и политической состоятельностью государства. Ситуация сложилась так, что в 1920 году независимость прибалтийских стран не мешала главным «действующим лицам» – Антанта смотрела на них как на часть «санитарного кордона» на границах большевизма, Советская Россия нашла в эстонском правительстве союзника по борьбе с Юденичем, в Литве – союзника против Польши. Тогда как РА после Севрского договора кемалисты рассматривали как врага номер один. Точно так же в региональном аспекте рассматривала РА и Советская Россия, сделавшая однозначную ставку на поддержку кемализма и разжигание пламени борьбы «мусульманского Востока» против «империалистов». На упомянутом Съезде народов Востока в Баку Зиновьев призывал делегатов, в подавляющем большинстве представлявших страны ислама, к «священной войне против британских и французских капиталистов». В манифесте Съезда, обращенном к народам Востока, такая война прямо называется «газаватом», «первой по-настоящему священной войной под красным знаменем Коммунистического Интернационала».



[Б.2.4. Дезертирство]

[Б.2.5. Большое число неоправданных отступлений, деморализующих войска]

[Б.2.6. Недооценка этнопсихологических и военно-психологических различий между армянами и турками]

В. Морально-психологические причины падения Карса


Приводимые в этом разделе причины справедливы не только для Армянской армии, но и для всей государственной машины и всего армянского общества. При этом мы не будем особо останавливаться на большевистской пропаганде, которая разрушительно влияла на Армянскую армию и Первую Республику в целом. Об этом написано достаточно много. Большевистская пропаганда (с двумя ее главными тезисами: о присоединении к Советcкой России как единственном спасении для армян и о признании азербайджанцев и турок «братьями») не смогла бы воздействовать на армянскую общественность, если бы народный организм обладал высоким иммунитетом и не был поражен множеством моральных и психологических пороков, основные из которых перечислены ниже.


В.1. Отсутствие воли к борьбе и победе и преимущество противника в этом отношении

Этот крайне важный фактор отмечают все без исключения мемуары и документальные источники, делая на нем больший или меньший акцент. Не только армия Первой Республики, но и все Армянство «было заражено болезнью нежелания войны и отсутствия стойкости» («Марткоц», 26 октября 1932 г.), в то время как «моральная сила или храбрость есть главнейшее оружие армии для достижения победы на поле боя» (там же). […] Примечательно признание попавшего в плен к Сепуху турецкого командира роты. Уверенность турецкого командования в победе основывалась на том, что «ваше войско не только не в состоянии противостоять нам – оно не будет сражаться» (Ваге Арцруни).

Нельзя сказать, что турки недооценивали боеспособность армянского воина, но, будучи хорошо осведомленными о морально-психологической атмосфере в стране и, в особенности, в армии, находили момент удобным, чтобы поставить на колени Армянство. Карабекир много пишет в своих воспоминаниях о том, что ему было чрезвычайно сложно убедить руководство национального движения (ведя войну не на жизнь, а на смерть против греческой армии, которая высадилась в Малой Азии и продвигалась вглубь Анатолии, оно испытывало крайнюю нужду в военной силе и боеприпасах, находившихся в распоряжении Карабекира) в правильном моменте начала войны против Армении. Он прекрасно использовал мощное морально-психологическое оружие, называемое боевым духом. За день до падения Карса, в исламскую пятницу, он обратился к своим полураздетым и полуголодным войскам, пообещав в случае взятия города оставить им продовольствие и имущество армянского населения.

Пораженческой психологией были заражены не только армия, но и все общество. В первые дни октября направившийся в Карс епископ Гарегин Овсепян добирается к ночи до железнодорожной станции, знакомится «с мнениями народа и его подавленным состоянием». «Дух сомнения и, частично, отчаяния распростер свои крылья над отрицательной психологией народа. Некоторые не стеснялись говорить, что эта война должна завершиться нашим поражением».

Чуть ниже в своих воспоминаниях он же с горечью продолжает: «В истории народов трудно найти такое позорное поражение, каким было наше поражение этих дней. Только во время набегов татар происходили подобные непостижимые явления – полное отсутствие сопротивления врагу». Попавший в плен в Карсе министр Арташес Бабалян свидетельствует о том же: «Сопротивления не было: раненых и убитых (армян. – Прим. Г.Я.) в войске не было. У турок ранеными оказались только пять аскяров». Оценивая душевное состояние народа как «нестойкое», Симон Врацян сообщает, что «перед лицом угрожающей ему страшной опасности народ оказался не в состоянии проявить достаточную волю и решимость сопротивляться».

 

Ранее в наших комментариях мы уже говорили о том, что речь идет о своего рода спаде после выброса энергии. Спад этот наступает независимо от того, чем заканчивается выброс – победой или поражением. Он связан с потенциальной способностью общества и государства противостоять разного рода вызовам. Когда эта способность минимальна и требует предельного напряжения сил, после более или менее адекватного «ответа» общество оказывается в энергетической «яме» и на какой-то срок полностью утрачивает способность реагировать на повторные вызовы того же масштаба. Не нужно забывать, что турецкая агрессия на юге сопровождалась на востоке агрессией Красной Армии, поставленной на службу новому советизированному Азербайджану, топливным кризисом и т. д. Роковую роль в судьбах Карса и Первой Республики сыграли не отдельные события и тенденции, а их совокупность, своего рода кумулятивный эффект, уничтоживший возрожденную армянскую государственность начала XX века.



В.2. Отсутствие единства, зависть и взаимные интриги в среде высшего командования и министерстве обороны

Выше мы уже писали о противостоянии между Сепухом и другими командирами. На стороне Сепуха были «сердце и душа патриотичного офицерства и армии», в то время как для генералов и полковников в погонах он был «пасынком», «колючкой в глазу». Последние презрительно называли Сепуха, Дро, Андраника и других гайдуков «хмбапетами», чье существование, по их убеждению, «не соответствовало жизненным интересам и требованиям современного государства, рассматривалось как своего рода сознательно созданная сила, противостоящая регулярной армии» (Ваге Арцруни).

Сепух, в свою очередь, не испытывал доверия к командирам. Генералы и полковники постоянно плели интриги против Сепуха, стараясь держать его как можно дальше от арены боевых действий. Раздоры между Пирумяном и Сепухом, «с одной стороны, были естественным развитием» противоборства Пирумяна с губернатором Корганяном, «с другой – неоспоримым свидетельством того разлада, который изначально имел место между нашими воинами-добровольцами и офицерством» (Ваге Арцруни). Такое неуважительное отношению к Сепуху деморализовывало народ, который считал его национальным героем.

Благодаря разногласиям при дележе «талана» и в других вопросах, отношения между генералами Пирумяном и Овсепяном были плохими. Последний «в непростительных масштабах» интриговал против своих непосредственных подчиненных – командира четвертого полка полковника Мириманяна и командира первого полка полковника Арутюняна, которого генералы недолюбливали и «всегда держали в Карсе». Помощник военного министра генерал Силикян протестует против назначения Пирумяна начальником крепости Карс и конфликтует со своими вышестоящими начальниками – военным министром генералом Араратяном и спарапетом Назарбекяном. В ответ Пирумян «совершает паломничество в Ереван во «дворец Звезд», «дружеские круги», и ситуация волшебным образом меняется» – он остается на своей новой должности. В свою очередь, генерал Пирумян, его начальник штаба полковник Тер-Аракелян и старший офицер штаба подполковник Авшаров «непрерывно боролись и ругались друг с другом...» Пирумян и начальник артиллерии укреплений Карса полковник Бабаджанов соревновались в попытках «подкопаться и свалить друг друга». Из-за постоянных разногласий в вопросе дележа трофеев большая часть генералов и полковников занималась взаимными обвинениями и оскорблениями. […]

 

Отрывки из анонимного Дневника, посвященные конфликту Сепуха с военным начальством и правительством, вызывают ощущение театра абсурда, где все нормы оказываются перевернутыми наизнанку:

«Игдир, 4 сентября

По дороге командир (Сепух. – Прим. ред.) рассказал, что виделся с главой правительства Оганджаняном и военным министром Тер-Минасяном. Они просили его не отказываться от Дилижанского округа, а Сепух в ультимативной форме отказался. Командир предложил им переместить его либо на карабахско-зангезурский, либо на карсский фронт . Они же считали дилижанский фронт более опасным и важным, поэтому настаивали, что он должен оставаться там, откуда советские войска могут всегда нанести нам ощутимый удар. Вопрос Сепуха окончательно еще не решен, видимо, им отдельно займется Совет министров.

Пусть не кажется странным, когда я пишу, что его «просили». Сепух, по его собственным словам, мог окончательно оставить воинскую службу и уйти в отставку, хотя он и был чином выше генерала, но не обязан был служить, если не имел желания. Поэтому министры не могли приказывать ему, только просить.

[…] Правительство предписало, чтобы Сепух со своей особой бригадой перешел в подчинение командующего карсским фронтом генерала Силикяна. Сепух отказался выполнить приказ, обусловив это полным недоверием к нашему военному командованию, которому вручена вся армия и, следовательно, судьба всей Армении. Однако, понимая серьезность момента и опасность, угрожающую Родине, он изъявил готовность согласиться при одном условии: его разделенная по частям бригада должна объединиться и выдвинуться по линии Зарушат-Агбаба в тыл противнику.

При встрече с Силикяном в Александрополе Сепух выдвинул то же требование, на которое первый дал согласие. Силикян добавил, что второй батальон бригады должен немедленно выступить в направлении Зарушат-Агбаба, не дожидаясь подхода остальных. Доверяя словам Силикяна, Сепух с одним батальоном отправился в район со всех четырех сторон окруженный мусульманскими поселениями. […] В противовес своему же решению и обещанию Силикян сообщил Сепуху, будто бы противник не имеет в этом районе достаточных сил и поставленную задачу можно решить одним батальоном с помощью добровольцев Смбата. Сепух, ясное дело, не принял подобного предложения, объяснив, что было бы авантюрой решать столь трудную и ответственную задачу такими ограниченными силами. Другим, еще более важным аргументом был тот, что он командует бригадой, а не батальоном. Прибыв в Карс, Сепух по прямому проводу дал Силикяну резкий ответ и его отношение счел сведением личных счетов и интригами, из-за чего мы всегда несли большие потери и без серьезного сопротивления уступали противнику обширные территории. Выразив свой справедливый гнев, Сепух отказался выполнять сложную задачу с малочисленным воинским соединением.

Генерал-лейтенант Силикян ответил Сепуху, что не сводит с последним никаких личных счетов и все его предписания не заговор против Сепуха, а служат только пользе дела. Силикян подробно сообщил правительству об отказе Сепуха и его мотивировке. Ознакомившись с положением вещей, глава Совета министров Оганджанян по прямому проводу отправил Сепуху нижеследующий короткий и ясный приказ: «Приказываю немедленно выполнить возложенный на вас долг и подчиниться распоряжениям Силикяна. В противном случае вы будете отвечать перед партией и партийным Бюро». Сепух в ответ дал Оганджаняну пространное объяснение, приведя причины нашего последнего отступления, описал чиновническое, наплевательское отношение бывших армянских офицеров российской армии, их особенную враждебность к бывшим революционным героям и воинам. Под конец Сепух добавил, что сам бы хотел представить эти вопросы на обсуждение партийного Бюро, которое, безусловно, его оправдает, поскольку более 25 лет он вел военно-революционную деятельность ради освобождения армянского народа и его блага. Если же выяснится, что в эти тяжелые для Родины дни его требования хоть в чем-то малом несправедливы, если он возводит на военачальников незаслуженные обвинения, он с радостью пойдет на виселицу ради интересов Родины. […]

Ответ запаздывал. Конфликт между Сепухом и командованием стал известен народу и безгранично волновал его. В домах, на улицах, в общественных местах военные, народ, интеллигенция обсуждали, спорили и критиковали наше командование за неприятный инцидент, созданный им в тот момент, когда враг стоит у ворот города-крепости. Среди народа возникло намерение устроить демонстрации, направить телеграммы протеста главе правительства и настаивать на выполнении требований Сепуха, с тем чтобы он мог немедленно отправиться к театру военных действий. Однако отсутствие окончательного ответа удерживало народ от осуществления этих намерений, которые могли бы стать причиной новых проблем для нашей Родины, и без того оказавшейся в угрожающем положении. […]

…я спросил Сепуха об ответе министров.

– Ответ еще не получен, – ответил командир. – Но уже ясно, что с таким опозданием не может прийти положительный ответ. В таком случае я уеду в Александрополь. Возьму в руки винтовку и войду в состав отряда самообороны. (Когда в Армении была объявлена всеобщая мобилизация, отряды самообороны были организованы во всех городах. В их составе оказались главным образом старики, которые по очереди дежурили на улицах, поддерживая общественный порядок.) Буду стоять на страже, как пожилой человек, не подлежащий призыву. […]

Нерешенность вопроса о выделении воинской части для Сепуха держала и нас в неопределенном положении. Штаб не работал, все перемешалось. В связи с неудачами 14-го числа сегодня Карс посетил главнокомандующий Армии Армении Назарбекян – вместе с Силикяном и несколькими офицерами из его штаба он объехал всю линию фронта. […]

С радостью констатирую, что дело Сепуха успешно разрешилось. Он встретился с Назарбекяном и прояснил все вопросы. Последний полностью согласился с Сепухом и его точкой зрения на ведение войны и добавил, что сам был против такого быстрого перехода в наступление, однако некоторые министры своими советами и настояниями совершили эти преждевременные в военном отношении роды».

Неудобно даже сравнивать этот театр абсурда с порядками, например, в Советской Армии времен Великой Отечественной войны. Если бы хоть на одну десятую отношения между комсоставом, высшим военным руководством и коммунистической властью напоминали описанные выше, война бы в течение месяца закончилась полной победой Германии. К приведенным отрывкам комментарии попросту излишни, буквально каждое второе предложение можно сопроводить восклицательными знаками в скобках. Это «абсолютный ноль» по любой организационной шкале.

 

Перевод и комментарии Рачьи Арзуманяна и Карена Агекяна к статье Геворга Язычяна.


Окончание читайте в АНИВ №  2 (17) 2008