Разговор, начатый с итальянским историком Церкви Джованни Гуайтой (АНИВ № 2 (11) 2007) продолжился позднее с участием иеромонаха Гевонда Оганесяна из Иерусалимского армянского патриархата, выпускника Духовной Академии Св. Эчмиадзина и римского Istituto Orientale, бакалавра философских наук (Pontificia Universita' S.Tommaso "Angelicum"), магистра политологии (Ереванский Госуниверситет) Александра Кананяна.
К. Агекян: Попросил бы участников разговора высказаться по теме из прошлого номера журнала «Православна ли Армянская Церковь?», чтобы затем перейти к более общим вопросам соотношения христианского и национального.
о. Гевонд: Есть разные понятия Православия. ААЦ в себе несла и несет свойства Церкви: Единая, Кафолическая, Апостольская, Святая. Уже эти свойства и говорят о ее Православности.
После разделения Церквей из-за Халкидонского собора греки, чтобы подчеркнуть истинность своего вероисповедания, стали ставить акцент на слове «Православие». Позднее за ними последовали и русские. Для них «Православие» стало широким и очень серьезным фактором, то есть было оправославлено все – от христологии до мельчайших обрядовых форм (здесь и дальше, говоря об этом широком понимании Православия, я буду выделять его кавычками). Поэтому сие слово для всех православных является некоей привилегией, собственностью, принадлежащей только им, точнее говоря тем, кто верен «Православию» в широком смысле этого слова.
Говорить о «Православности» ААЦ в том смысле, в каком это определение воспринимают сами православные, невозможно, и это факт. Мы имеем свою историю, свою культуру, свои обряды и традиции, но самое главное – наша христология. И все это отличает нас от «Православных» Церквей. Неправильно говорить, что христология наших Церквей одна и та же. Разница есть, и вопрос отнюдь не в формулировках.
Говорить, что мы «Православные», как и Вы, ради того, чтобы нас не считали еретиками – абсурд. Именно этот подход говорит о нездоровом образе мышления в среде православных, то есть если ты не «православен» в их понимании, значит, ты еретик.
И поэтому, не приписывая себе слово «Православие», ААЦ этим не отрекается от Православности, но именно той Православности, какой ее воспринимали наши Св. отцы. И уж, безусловно, не отрекается от веры во Христа, за которую она терпела муки и преследования с первых веков христианства почти до наших дней, тем самым доказывая свою приверженность Православию.
Приписывая к себе слово «Православие» (а это однозначно будет восприниматься как Православие халкидонских Церквей, тем более в православных странах), ААЦ для своих простых верующих, плохо знающих христологию и историю своей Церкви, неосознанно готовило бы почву отречения от корней: будь то христологических или же традиционных. Поскольку нет святоотеческой литературы ААЦ на русском, для многих армян, не владеющих армянским языком, православная христология ограничена рамками святоотеческой литературы РПЦ, которой на русском языке издано очень много. Ею они и будут пользоваться, если сочтут себя православными. Отречение от своего святоотеческого наследия означает отречение от своей Церкви и духовно-национальных традиций. Все это послужит ускорению уже идущей ассимиляции таких верующих армян в России. Существует традиция словоупотребления, поэтому, говоря, что мы тоже «Православные», мы отрекаемся, хоть и неосознанно, от своей христологии.
А. Кананян: Поставленные в разговоре с Джованни Гуайтой вопросы возникают у каждого, кто пытается говорить о реалиях Армянской Церкви на русском языке. Даже по вопросу о наименованиях практически невозможно прийти к общему знаменателю и выработать общеупотребительную и приемлемую для всех терминологию. Каждая из Церквей стойко отстаивает собственные догматические позиции, закрепленные вековой традицией самонаименования. Терминологические проблемы этого рода стали особенно актуальны начиная со второй половины ХХ века, после Второго Ватиканского собора, когда к экуменическим процессам подключилась самая большая в мире по численности и повсеместно представленная Католическая Церковь. (Практика экуменизма далеко не всегда удачна, во многом ее постулаты идут вразрез с традицией и логикой Священного предания, но сейчас об этом вообще не принято говорить. Экуменизм в практической плоскости уподоблен и приравнен к таким терминам, как «права человека», «демократия», «гражданское общество» и пр. Если ты не говоришь об экуменизме, значит ты религиозный экстремист, закрытый человек и т. д.)
Обратимся к конкретным примерам. Термин «Католическая Церковь» используется в общем обиходе. Католическая Церковь также традиционно именует себя Римской, поскольку основана на престоле Св. Петра в Риме. Не случайно самый главный и догматически содержательный титул папы – епископ Рима. Именно будучи епископом Рима и полноправным преемником Св. Петра, он, согласно католическому вероучению, является главой Вселенской Церкви и распространяет свою юрисдикцию не только в духовной, но и в административной сфере на все христианство. Согласно традиционной католической терминологии, бытовавшей до 1965 года, Католическая Церковь была не только католической, то есть Вселенской, но и православной, то есть исповедующей ортодоксальную православную веру.
Таким образом, православность, или ортодоксальность, должна быть одним из обязательных свойств Церкви. Понятно, что в этом смысле православной считает себя всякая традиционная христианская Церковь, сохранившая Апостольскую преемственность, истинное священство, организационно и сакраментально восходящая к эпохе Апостолов. В данном случае не столь важно, прямо она восходит (основные патриаршие кафедры Востока, Армянская Церковь) или косвенно (Русская, Грузинская или иные Церкви, которые образовались в более поздний, неапостольский период, но через миссионеров, несших на себе апостольскую преемственность через апостольское и священническое рукоположение). Каждая такая христианская Церковь считает себя православной. Например, Сирийская Несторианская Церковь тоже считает себя православной, и это определение до сих пор используется в ее полной титулатуре. Когда армяне-католики организовали в XVIII веке собственную, отдельную от ААЦ, иерархию, они именовали своего предстоятеля не только «католикосом Дома Киликийского» (не путать с Киликийским Католикосом ААЦ), подчеркивая тем самым преемственность традиций унии киликийского периода истории Армянской Церкви, но и «католикосом православных армян» (Կաթողիկոս Տանն Կիլիկիոյ եւ Հայոց ուղղափառաց) с прямой претензией на то, что именно армяне-католики являются продолжателями православной, то есть истинной веры св. Отцов и самого Григория Просветителя.
Таким образом, мы изначально попадаем в крайне релятивистскую ситуацию. Каждая Церковь считает себя стоящей либо чуть ближе к истине, либо исключительным носителем истины. И если Армянская Церковь всегда была более терпима, то другие нехалкедонские Церкви Востока намного жестче настаивали на своей исключительной привилегии на православность. Позиция коптов или сиро-яковитов была всегда на порядок непримиримее армянской, даже во времена наиболее жаркой полемики между Армянской и Византийской Церквями. Но это в первую очередь связано с более широкой восприимчивостью и открытостью армянского мировоззрения и особенностями армянской национальной духовности.
Вернемся к обиходным (узуальным) названиям церквей и попыткам выработать общеприемлемую терминологию. Так получилось, что Католическая Церковь именуется Католической, Православная – Православной, Армянская – Апостольской. Вплоть до 20-30-х годов XX века Католическая Церковь именовала православных, даже в официальных документах, не иначе как «греки-схизматики». Далее до 1960-х годов, параллельно с сокращающимся использованием термина «греки-схизматики», появляется термин «отделенные братья» – избегая прямого обвинения в схизме (расколе), основной упор делали на то, что верующие Церквей византийской традиции отделены от единства Церкви. Только начиная с эпохи «постсоборной» (Второй Ватиканский собор – 1962-1965 гг.) модернизации экуменическая «политкорректность» полностью изменила официальную терминологию Ватикана. Ныне, чтобы не оскорблять Восточные Церкви, католики именуют их православными: Русская Православная Церковь, Греческая Православная Церковь и т. д. Даже Константинопольского патриарха начали называть Вселенским именно в силу того что он сам себя так называет. То есть Католическая Церковь стала употреблять ту терминологию, которую используют сами Восточные Церкви, не находящиеся в догматическом и евхаристическом единении с Римом.
Как православные называли и называют католиков? В пылу полемики их часто называли латинянами, подчеркивая, что «варварская» латинская традиция отпала от единства Церкви. Вместе с тем термин «Католическая Церковь» по отношению к Риму давно уже вошел в употребление и в православных странах. Однако, к примеру, в России, говоря о Вселенской Православной Церкви, употребляли тот же термин, но в старославянской транскрипции – «Кафолическая». Тем самым проводилась разница и подчеркивалось, что свойство «вселенскости» присуще исключительно церквям византийского толка. Греки в богослужебных текстах также сохраняют собственно греческий термин «католическая» именно в значении «вселенская».
Ту же тенденцию использования разных транскрипций мы видим и на примере ААЦ и Армяно-католической Церкви. Армяне-католики называют себя Հայ Կաթողիկէ используя традиционную транскрипцию. ААЦ, говоря об армяно-католиках, осознанно предпочитает называть их «Հայ կաթոլիկներ», поскольку инородное звучание того же слова сразу вызывает у слушателей-армян чувство отчуждения. Тогда как армяно-католики, желая как раз обратного, используют традиционное «Կաթողիկէե».
Мне очень близок перевод разговора из теоретической в практическую плоскость, которая в данный момент крайне важна. Уже сейчас армяне в России очень часто начинают посещать православные церкви и постепенно переходить в византийское православие. Причина тому не только частое отсутствие армянских церквей и нерадивая деятельность священнослужителей, но и то обстоятельство, что православие является доминирующей конфессией титульной нации. Если мы будем называть Армянскую Церковь православной, это будет немедленно поверхностным образом истолковано обывателем как признание impliciter (подразумеваемое) отсутствия реальных различий между Русской и Армянской Церквями и приведет к усилению процессов ассимиляции в духовной сфере. Исторический опыт должен подсказывать армянам, насколько конфессиональная ассимиляция опасна и к каким непоправимым последствиям приводит. Если же у кого-то отец или дед уже православный, вернуть человека в армянское вероисповедание, особенно в России, будет крайне сложно. Помимо чисто конъюнктурных, возникнут и психологические препятствия – не случайно есть понятие «вера отцов моих».
о. Гевонд: В вопросах веры простой армянин настолько прост, что не придает большого значения различиям между Церквями. Для него важна вера во Христа. И поэтому он со спокойной совестью может зайти в православную или же католическую Церковь, как в Дом Божий – помолиться, поставить свечки. Встретив там священнослужителей – окажет им почтение, как служителям его Господа. Верующих этих Церквей примет как братьев во Христе. И все это до тех пор пока он не встретится с отторжением: «Вы не так перекрестились»; «Ваше имя не православно, и поэтому за Вас нельзя молиться»; «Вы монофизиты»; «У Вас нет Св. Таинства Покаяния»; «У Вас иконы не мироточат»; «Благодатный огонь дается только православным и по молитве православных» и многое другое. Здесь он начинает задумываться. Часто не находит ответов, поскольку нет знания, нет армянских священников, недостаточно владение армянским языком или же по другим причинам. Что же ему остается? Принять «Православие», чтобы спастись от Суда Божьего, не быть белой вороной, не отделять себя от подавляющего большинства…
Рано или поздно совесть начинает мучить таких армян. Но, к сожалению, как показывает опыт, большинство из них, чтобы заглушить ее, начинают крайне враждебно и фанатично относиться к ААЦ. Интересно отметить, что для русских «Православие» есть нечто национальное, русское, как для армян – ААЦ. Но вот именно для «Православных» армян с принятием «Православия» постепенно исчезает свое национальное понятие. Их дети вырастут не армянами, а «Православными». И вряд ли детей назовут Геворгом, Григором, Нуне, Мариам, Ованесом, Акопом, Овсепом, ибо это уже не «Православные» имена. Поэтому назовут Георгием, Григорием, Ниной, Марией, Иваном, Яковом, Иосифом…
Приведу один простой пример, свидетелем которого был лично сам. В Иерусалиме, в храме Гроба Господня, ко мне подошли верующие паломники РПЦ, и, узнав, что я армянин, один из них сказал, что его отец тоже армянин. На мой вопрос «А ты кто по национальности?» – он промолчал, опустив глаза.
Если мы будем называть себя «Православными», подобные армяне и большинство русских сочтут, что ААЦ «осознала свое заблуждение» и поэтому стремится к «Православию». Такое истолкование приходилось наблюдать не раз. Оно подразумевает, что слабый всегда стремится к сильному, бедный – к богатому, неуч – к ученому… Но ААЦ не является слабой, бедной и неученой, и ей не надо никому доказывать свою Православность, ибо в этом нет необходимости.
Далее – армянину, не владеющему армянским, все равно будет, в какую церковь ходить, ибо все они православные, но в РПЦ лучше, ибо там понятно – службы на русском.
Далее – ААЦ в России еще (насколько помню) в прошлом году Пасху справляла вместе с Православными. В 2006 году справила уже как в Армении. Поскольку Пасха в России официально справляется по календарю, принятому в РПЦ, то, естественно, «православные» армяне будут тоже справлять по старому стилю, тем более если по месту проживания не будет представлена ААЦ.
И все это – есть содействие ассимиляции как в духовном, так и в национальном аспектах.
В конце концов, «Православность» большинства может поглотить так называемую Православность меньшинства.
К. Агекян: Могу привести пример девочки-армянки, которую в свое время сами родители крестили в православной церкви. Повзрослев, она перестала туда ходить и стала посещать собрания одной из сект протестантского толка, объясняя, что там гораздо меньше условностей, придирок по отношению ко внешнему виду и поведению. Когда человек исповедует «веру отцов», он чаще всего с любовью воспринимает в ней каждую мелочь. Каждая подробность близка ему и дорога – даже если он далек от культуры в целом и не понимает языка, он осознает, что так, в такой обстановке общались с Богом его предки и в десятом, и в двадцатом колене. Если нет ощущения «веры предков», тогда все, сопутствующее общению с Богом, может превратиться в ненужные условности, и человек с легкостью пристает к самым разным сектам, «не отягощенным» «лишними условностями», сулящим прямое общение с Божеством.
А. Кананян: Для избежания опасной путаницы предпочтительно использовать обиходные названия, которые сегодня употребляет весь мир. Говорить о Церквях Католической или Римско-Католической, Русской Православной, Армянской Апостольской. На уровне катехизации, то есть преподавания основ армянского вероучения народу (в первую очередь в диаспоре), говорить о разнице в вероучении ААЦ и РПЦ или иной доминантной конфессии. Нужна апология собственной теологической традиции: следует заострять внимание верующих на том, что она не только не ущербна, но является более древней, в более чистом виде восходит к традиции апостольской, существовавшей у самых истоков зарождения христианства.
В России более чем где-либо следует говорить, что ААЦ в наиболее древней и глубокой форме отображает истины о Божественном откровении, вочеловечении Иисуса Христа, истории спасения человечества и т. п. Если русские считают и именуют себя православными, то мы из уважения к их Церкви и церковной традиции, тоже имеющей опосредствованную апостольскую преемственность и истинное священство, называем их так же. Мы признаем и не подвергаем сомнению то обстоятельство, что верующий христианин через РПЦ может прийти к познанию истины и спастись, то есть удостоиться Царства Божьего. На практическом уровне верующие армяне, которые живут среди русских, должны, не оспаривая желание русских называться православными, пресекать всякие попытки причислять последователей ААЦ к еретикам, монофизитам, вероотступникам и т. д.
К. Агекян: Одним из условий межцерковных взаимоотношений в духе братства и взаимной любви является отсутствие единого обозначения истинного вероучения, которое Церкви оспаривали бы друг у друга, как в прежние времена. Не хочу повторять бессчетное число выпадов против Армянской Церкви под флагом православия как синонима истинности. Сама Армянская Церковь в лице своих иерархов, историков и богословов отвечала тем же.
«А после смерти благочестивого императора Феодосия унаследовал царство Маркиан, который созвал Халкидонский собор из 636 епископов, чтобы разрушить православную веру, и вся вселенная по сей день еще полна богохульством их», – как о само собой разумеющемся обстоятельстве пишет Киракос Гандзакеци в середине XIII века, через 800 лет после Халкидона и через 100 лет после Нерсеса Ламбронаци, на которого ссылался в прошлом номере журнала г-н Гуайта.
Признающих Халкидонский собор в противовес сохраненной армянами истине дохалкидонской православности и большинство армянских авторов называли двуестественниками, то есть диофизитами. Однако это не значит, что армяне при этом считали себя монофизитами, что представляло собой другую крайность, осужденную Армянской Церковью как ересь. Точно так же те, кто называл армян монофизитами, считали себя не диофизитами, а православными или католиками. Повторюсь, что оба термина – монофизитство и диофизитство – были изобретены для обозначения ересей, уклонений от истинной веры и по сей день сохраняют тот же смысл.
К счастью, сегодня никто не оспаривает у ААЦ, РПЦ или Католической Церкви права на использование исторически закрепившихся терминов «Апостольская», «Православная», «Католическая». Если каждая Церковь будет свято хранить свои традиции и в то же время рассматривать слово «Православие» как единственное обозначение истинности вероучения, это неизбежно приведет к спорам, к борьбе за обладание правом так называться. На территории России и в рамках русского языка исход такой борьбы заранее предрешен. Зачем идти по пути конфронтации? Поэтому к русскому слову «Православие» нам, армянам, нужно относиться как к исторически закрепившемуся наименованию Церквей Византийской традиции.
А. Кананян: В русскоязычной армянской среде, особенно в церковных проповедях, надо говорить, что православность – в смысле принадлежности к истинной вере – вовсе не монополия церквей византийского обряда. Мы не должны впадать в словесную крайность и объявлять их еретиками, отступниками, «секущими надвое Христа». Это уже пройдено. Но надо очень четко объяснять, что разница есть. Верующий армянин должен знать, что наш обряд намного древнее византийского в его нынешнем виде, что наша великая и уникальная духовная традиция никоим образом не уступает духовным традициям византийского образца. Более того, если византийская духовная традиция объединяет и накладывает общую печать на многие народы, то наша, за счет доминирования и аккумуляции сугубо национальных сакральных энергий, неизгладимым и неповторимым образом воплощает и кристаллизует животворящее совершенство армянской духовности и ее производных: архитектуры, музыки, искусства. Глубина и неповторимость армянской духовности крайне ограничивают возможности армянина идти по стезям духовного самосовершенствования вне собственной земной сокровищницы – духовной и обрядовой традиций Армянской Церкви – и тем более вопреки ей.
Вообще, несмотря на множество древних и современных работ по литургике и христианской духовности, огромный пласт тем, связанных со взаимодействием традиционной национальной духовности и современного общества, остается невскрытым. Проблема духовно-литургического общения с сакральным и богослужебного языка в современных обществах намного глубже и по своему значению фундаментальнее, чем может показаться на первый взгляд. В современном постиндустриальном мире с его вырожденческой потребительской философией, в условиях практически полного краха традиционных духовных институтов, вводить терминологическое деление на универсальные и национальные церковные традиции может показаться делом одинаково странным и неблагодарным. В рамках этого обсуждения постараюсь быть максимально кратким.
Сегодня мы вправе говорить о полноценной французской, испанской, польской и иных западноевропейских культурах. Вместе с тем даже после Реформации и оформления раскола в некогда едином духовном пространстве Запада народы, выбравшие новый путь, не смогли выкристаллизоваться в отдельную цивилизацию. Это касается даже таких успешных стран и наций, как Англия, Германия, США – достигнув значительных успехов в тех ли иных областях, они тем не менее продолжают оставаться в рамках европейской духовной традиции и западноевропейской культуры.
Для всей Западной Европы основой духовности и истоком интеллектуального роста служила Римская церковь. Она принесла варварским народам, сокрушившим Римскую империю, не только свет христианского учения, но и сделала их, в известной степени, наследниками римских права и государственности.
Основополагающая духовность, в том числе в ритуальном, обрядовом выражении, для этих народов идентична и унаследована от первоначально чуждого им наследия Рима. Не будем забывать, что вплоть до Реформации вся Европа (а до 1969 г. – ее католическое большинство) следовала единой литургической традиции и единому богослужебному языку. В сравнении с универсальной и наднациональной сущностью латинской богослужебной традиции и духовности византийская традиция предстает перед нами организмом менее единым и компактным, а следовательно, и менее универсальным. Однако мнение о том, что византийская традиция была сугубо партикуляристской (антоним к термину «универсальный». – Прим. ред.) в каждой из канонических поместных церквей, нельзя считать основательным. Византийская литургическая духовность и теснейшим образом переплетенная с ней концепция богоизбранной государственности успешно внедрились в восточнославянский мир, сформировав в нем церковнославянскую субтрадицию. О концептуальном восприятии Русью византинизма и об идее «Москва – третий Рим» историками, философами и геополитиками писалось немало. Как уже говорилось, православная восточнославянская общность, даже несмотря на нынешние дисгрегационные тенденции (имеются в виду процессы перехода православных церквей Сербии, Болгарии, Черногории, Македонии, Украины со старославянского языка богослужения на национальный), продолжает существовать не только в интеллектуально и духовно просвещенных сферах, но и в горниле духовной жизни – литургической практике со сдающим позиции, но все еще господствующим единым церковнославянским богослужебным языком. Таким образом, можно говорить о богатой русской духовной традиции. Но она вся от начала до конца пронизана византийским мировоззрением и византийским восприятием сакрального. Именно поэтому о ее полной, философски выражаясь, онтологической самостоятельности говорить не приходится.
Армяне, стоящие в современной России перед искушением стать частью “великого русского мира” и имперской “православной духовности”, должны помнить об уникальном даре – собственной, глубочайшей и неповторимой духовной традиции, несмотря на все перипетии времени сохраненной в сокровищнице древнеармянских богословских и литургических текстов. Армянин, переходящий в византийское православие, становится жертвой иллюзий и незнания собственных корней. Величие армянской цивилизации и ее духовности познается путем длительного и старательного приобщения к ее богатствам. Основным же ключом к ее познанию остается древнеармянский язык – одно из величайших богатств и фундамент армянской сущности, но это уже другая тема.
Одним из основных признаков, характеризующих высокий уровень самостоятельности христианской цивилизации, следует считать наличие у нее литургически оформившегося собственного обряда. Существуют политически сильные и культурно развитые нации, которые так и не достигли церковно-обрядовой самоидентификации. Окончательно сформировавшиеся к концу второго тысячелетия западноевропейские нации остались, по существу, единым цивилизационным целым, несмотря на политическую конкуренцию, ставшую причиной двух мировых войн, или религиозные разногласия, восходящие к периоду протестантской «реформации». Итальянский, французский, испанский, польский и иные европейские национальные языки, оставаясь в лоне единой западной латинской церковной традиции, так и не стали литургическими «священными» языками цивилизационнообразующего сакрального уровня. Немецкому и английскому языкам, вошедшим в культовой обиход еще с эпохи «реформации», осталась чуждой «священная» литургическая функциональность латинского. Протестантское отношение к мистико-метафизическим основам религии изначально исключало подобную вероятность. То же можно сказать и о пестром вернакулярном (vernacular – народный, общеупотребительный язык. – Прим. ред.) разноязычии постсоборного (имеется в виду Второй Ватиканский собор. – Прим. ред.) «католического» богослужения, фундаментальная критика которого не входит в задачи этого обсуждения.
На европейском востоке византийская традиция подарила христианству два основных литургических языка – родной себе греческий и церковнославянский, ставший оплотом восточнославянской духовности.
Возникновение литургии на армянском языке не есть следствие догматических разногласий. Отношение Армянской Церкви к Халкидонскому собору оформилось не сразу – в 451 году мы сражались за веру. Однако в Армении к халкидонской формуле с самого начала сложилось пассивно-отрицательное отношение. Только в 506 году на поместном соборе Армянской церкви в Двине Халкидон впервые «осторожно» был осужден, и лишь к середине VI века Армянская Церковь окончательно заняла антихалкидонскую позицию. Однако, несмотря на официальное осуждение Халкидонского собора, еще многие века часть духовенства (всегда остававшаяся по большей части латентным меньшинством) выступала за диалог и догматическое примирение с церквями халкидонского вероисповедания.
Внедрение армянского языка в качестве литургического произошло раньше отвержения Халкидона и было онтологической необходимостью для возрождения и обновленного раскрытия глубинных пластов духовности Армянского мира, его подъема на новые цивилизационные высоты. Провидением (за которым стоят Божья воля и Божественное признание особой исторической миссии армянства) исключительной по богатству и содержанию армянской национальной духовности было предначертано оформиться в особую самостоятельную обрядово-литургическую единицу, ключевым выразителем всех богатств которой стал грабар – священный для армян язык их метафизического общения с Богом.
Говоря о Месропе Маштоце и Сааке Партеве, историография советского периода полностью отметала религиозно-метафизическую и духовную составляющие их просветительской деятельности. В частности, при рассмотрении проблемы противодействия греческого и сирийского духовенства внедрению в богослужебную литургическую практику армянского языка делались частые ссылки на идею о литургическом «триязычии» христианства (идея триязычия изначально не выдерживает критики, поскольку есть иврит и арамейский, как священные языки еврейского мира, затем латинский и греческий), которой, как утверждается, вынуждены были противостоять армянские просветители. Реальность была несравненно глубже, ибо в духовно-сакральном плане лишь очень немногие человеческие языки имеют внутреннюю потенцию к становлению в качестве литургических цивилизационнообразующих и более не подверженных изменению идиом, кристаллизовавшихся во вневременном символизме вечного (Идиома – устойчивое словосочетание, чье значение невыводимо из значений компонентов. В данном случае выражение применено ко всей целостности языка. – Прим. ред.). Но это иная, пространная и слишком непривычная по содержанию тема…
Еще до принятия христианства в качестве государственной религии христианское богослужение в Армении велось на греческом и сирийском языках. Оба этих языка были малопонятны или попросту недоступны подавляющему большинству населения. И поскольку проповедь новой религии невозможна без минимального разъяснения ее вероучительных постулатов, иноязычное богослужение всегда должно было сопровождаться понятной верующим проповедью и устным пересказом Священного Писания и святоотеческих чтений. Такой метод повсеместно применялся в церковно-христианской практике.
С принятием христианства ситуация не изменилась. Католикосы из рода Григория Просветителя преимущественно (если не исключительно) служили на греческом, бывшим основным литургическим языком царского двора Аршакидов. В западных областях Великой Армении (Высокая Армения, Цопк) также превалировал греческий. Центральные, восточные и в особенности южные области находились в попечении у иерархов и монашества сирийского происхождения. Литургическим языком здесь был сирийский. Процесс замещения «пришлых церковных кадров» иерархией армянского происхождения был трудным и длительным. Сопротивление большей части инородного духовенства введению литургического армяноязычия было также психологически понятным и естественным. Однако было бы ошибкой абсолютизировать в отрицательном смысле позицию последних. Вспомним епископа Даниила, сирийца по происхождению, с именем которого связаны первая попытка воссоздания традиций армянской письменности или содействие сирийского духовенства Самосаты и Урхи (Эдессы) в дни обретения Маштоцем армянского алфавита.
Боговдохновенная деятельность Месропа Маштоца, Саака Партева и всей последующей плеяды «святых переводчиков» смела все преграды на пути восхождения грабара к высоте священного литургического языка – вечного выразителя созидательных духовных таинств армянского бытия. Меньше чем за полстолетия грабар стал общепризнанным и равноправным литургическим языком, окончательно очертив цивилизационные контуры Армянского мира.
С тех пор право армян на свободное и исключительное использование армянского языка в богослужении стало общепризнанным и, по существу, никем более не оспаривалось. В качестве частных исключений могут фигурировать отдельные «маргинальные» попытки некоторых византийских или грузинских иерархов насилием перевести в византийское православие армянские общины на территориях собственных канонических юрисдикций. Эти довольно поздние случаи отображают изменившуюся картину отношения византийской иерархии к армянскому языку как к богослужебному. Многовековая безуспешная борьба с армянским «монофизитством» и провал попыток провизантийски настроенных кругов армянского духовенства устранить догматические разногласия привели к резкому усугублению тенденций деарменизации «традиционно прохалкидонской» части армянского населения, в том числе некоторых нахарарских родов и управляемых ими провинций. Если до IX века провизантийски настроенная часть духовенства апеллировала к «грекофильству» Просветителя и святых армянских деятелей «золотого» V века, не подвергая даже минимальному сомнению исключительное и бесспорное право и духовную обязанность армянина следовать заветам и языку «отцов-переводчиков», то к концу первого и особенно с началом второго тысячелетия ситуация коренным образом изменяется.
К. Агекян: История ассимиляции «православных» армян известна только узкому кругу специалистов. Здесь был бы очень уместен исторический экскурс.
А. Кананян: «Белый геноцид» армянского населения восточных провинций Византийской империи VI-XI веков действительно еще слабо изучен, но даже по состоянию наших знаний на сей день можно с уверенностью говорить о нескольких миллионах ассимилированных армян, полностью потерявших национальное самосознание, разделивших с грекоязычной частью «анатолийского» населения печальную участь ассимиляции и физического уничтожения в эпоху сельджукских нашествий. В рамках этого обсуждения постараемся вскрыть основные контуры схемы, по которой происходили упомянутые ассимиляционные процессы.
До разделения церквей действовал известный канонический принцип, согласно которому каждая территориально-каноническая единица должна находиться под единой церковной юрисдикцией. На практике это значило, что Католикос Армян осуществлял свою церковно-каноническую юрисдикцию на всей территории царства Великая Армения. Уже во времена Просветителя это означало, что вся Малая Армения с ее двух-трех-миллионным армянским населением оставалась вне церковно-канонической юрисдикции католикоса Великой Армении и находилась в канонической зависимости от Кесарийского митрополита, позже – византийского Константинопольского патриарха. Тем самым значительная часть армян изначально оказывалась вне созидательных духовнообразующих процессов, происходивших в лоне Армянской Церкви.
Раздел Великой Армении между Восточно-Римской империей (Византией) и Сасанидским Ираном еще более усугубил ситуацию. Вслед за изменением территориально-административного деления вся «Высокая Армения», Цопк и часть Ахдзника оказались переподчиненными греческой иерархии. Армянский архиепископ Гугарка оказался в админстративном подчинении у католикоса Вирка, а Утик и несколько позже весь Арцах – под властью католикоса Алуанкского. В последних двух случаях ситуация еще какое-то время была терпимой, так как эти два престола продолжали находиться в каноническом подчинении у армянского католикоса на правах ограниченной автокефалии. Но церковно-каноническое положение армян в Корчайке, Нор Ширакане и несколько позже в Мокке оказалось вдвойне тяжелым. Упомянутые провинции в результате проведенной Сасанидами территориально-административной реформы оказались интегрированы в иранские провинции Адиабена и Атрпатакан. Вся территория Ирана находилась под церковно-канонической юрисдикцией восточносирийского католикоса «Всего Востока» с резиденцией в столице Ирана Ктесифоне. После осуждения и низложения Константинопольского патриарха Нестория на Третьем Вселенском соборе в Эфесе сирийская иерархия Ирана, не без открытого одобрения сасанидских властителей, отказалась признать его постановления и стала на путь обособления. Сирийское церковно-культурное влияние в южных пограничных областях Нагорья всегда было достаточно сильным, а территориально-административная перекройка поставила армянское население под прямой произвол несторианской иерархии. В конечном счете это привело к подмене национально-конфессиональной самоидентификации части армянского населения. В последующие века, но в меньших масштабах, происходила конфессиональная ассимиляция части армян области верхнего течения реки Тигр (в частности, восточного сектора Ахдзника), переходивших под юрисдикцию родственной нам по вероисповеданию Сиро-яковитской церкви «Антиохии и Всего Востока». Термин «конфессиональная ассимиляция» употреблен мною по той простой причине, что даже после перехода в лоно сирийской традиции и повторного введения сирийского в качестве богослужебного языка (до Маштоца в этих областях богослужение Армянской Церкви практически полностью велось на сирийском) армянскоенаселение еще долго продолжало использовать родной язык в качестве основного средства общения. (В Риме мне приходилось встречаться с иеромонахом Сиро-яковитской церкви отцом Салибой, родители которого сохраняли в семейном обиходе диалектальную форму армянского языка, за сотни лет обособленного существования ставшую практически полностью непонятной.)
В армянонаселенных областях Византийской империи (Малая Армения и западная часть Армении Великой) процесс национально-конфессиональной ассимиляции был временно приостановлен просветительской деятельностью Маштоца. Прибывший в Константинополь Маштоц, несмотря на сильное противодействие столичного и кесарийского греческого духовенства, сумел убедить императора Феодосия разрешить открыть в «византийских» областях Армении сеть армянских учебных заведений с преподаванием на родном языке. В отличие от имперских центров образования, деятельность армянской (нехалкидонитской) иерархии на этих территориях стала более или менее свободной и подверглась юридической и доктринальной регламентации только с IX века.
Константинополь приветствовал переселение бегущих от кровавой арабской тирании армянских масс в приграничные с Халифатом исторически армянонаселенные территории, рассматривая их в качестве буфера, способного укрепить, с демографической и военной точек зрения, рубежи империи. Нависшая над империей смертельная опасность заставляла Константинополь быть чуть более терпимым в этноконфессиональных вопросах. Параллельно с эмигрировавшим в западные армянские провинции населением и духовенством расширялись и фактические канонические границы юрисдикции Армянского католикоса. Трехсотлетнее противостояние с Константинополем и накопившиеся серьезные обрядовые расхождения делали Армянскую Церковь подчеркнуто «иной» по отношению к императорской византийской. Произошло невозможное пару веков назад «наложение юрисдикций», когда одна и та же территория могла иметь и византийского, и армянского предстоятелей. Армянские церковно-канонические структуры покрыли не только всю Малую Армению, но и вслед за миграционными потоками стали проникать и в собственно греческие области Малой Азии. Однако к этому времени огромные массы армянского населения уже успели ассимилироваться. Там, где ассимиляция затронула только церковно-каноническую сферу, наблюдались отдельные случаи возвращения в лоно национальной церкви. Там, где люди ассимилировались и на языковом уровне, возвращение становилось делом практически безнадежным. Более того, жившие под византийской юрисдикцией армяне-халкидониты (напомним, что в русском языке приверженцев такого исповедания называют православными. – Прим. ред.) часто более не воспринимались соотечественниками как армяне и презрительно именовались NaeaU» – «ромеи» (самоназвание византийцев. – Прим. ред.). Санкционированное на государственном уровне подчинение армян западных областей Нагорья церковно-канонической юрисдикции константинопольского патриарха и поражение прохалкидонитской партии внутри Армянской Церкви привели к отчуждению от национального лона армянства огромных по тем временам масс населения.
Другим следствием тех же процессов стали потеря национальной идентичности и огрузинивание правящих кругов и части населения северо-западных областей Армении – Тайка, Кларджка, Джавахка, к чему мы сейчас обстоятельно вернемся.
Пока отмечу, что в Алуанском католикосате вопрос о литургическом языке по-серьезному так никогда и не вставал. Армянский язык в богослужении всегда имел доминирующее положение, а к VIII-IX векам остался единственным литургическим языком.
В Вирке (добагратунинской Грузии) ситуация складывалась иначе. В собственно грузинонаселенных областях основным богослужебным языком уже к началу VI века стала современная той эпохе форма грузинского языка. Вплоть до канонического отпадения Виркского католикоса в халкидонизм и его перехода под политико-церковный протекторат Константинополя в 607 г. на его территории наблюдалось относительно редкое для литургической истории триязычие. Помимо греческого, бывшего единственным богослужебным языком вплоть до изобретения Маштоцем грузинского алфавитного письма, и грузинского языка, медленно замещавшего греческий, в Вирке в качестве литургического языка широко употреблялся и грабар. Это явление было связано не только с временным отсутствием полного перевода корпуса богослужебных книг на грузинский, когда приходилось использовать тексты на армянском, но и стало следствием литературного армяноязычия многих иерархов, в течение двух столетий получавших церковное образование и архипастырское рукоположение от армянских католикосов. Даже после раскола многие святоотеческие писания еще очень долго читались именно на армянском. Подтверждение тому – многочисленные пласты лексико-стилистических заимствований, сохранившихся в грузиноязычных переводах последующих столетий. Даже тотальные «зачистки» арменизмов на основе греческих оригиналов не смогли «изъять» все следы армянских влияний.
Не случайно, что первым актом «войны», началом раскола со стороны виркского католикоса Кириона был именно запрет армяноязычного богослужения в Цуртаве – столице Гугарка (после раздела Великой Армении эти земли на очень своеобразных условиях оказались одной из единиц в сложной территориально-административной структуре Виркского марзпанства). После раскола ситуация с богослужебным языком Гугарка долгое время была хаотичной. Грузинское меньшинство, естественно, отдавало предпочтение грузинскому, насколько это позволяло наличие необходимых переводов. В местах, где преобладало армянское население, ситуация бывала двоякой. Там, где армянские позиции в политическом плане были сильны, традиции армяноязычного богослужения оставались в силе и население оставалось под юрисдикцией армянской национальной иерархии, канонически связанной с армянским католикосом. Там, где административно-политические рычаги полностью находились в руках этнических грузин, обстановка была на порядок сложнее, и армянскому населению, лишенному политической поддержки извне, зачастую удачно навязывалось каноническое подчинение Мцхете (престольный город Виркских католикосов), видимым символом которого становился грузинский богослужебный язык. Однако уже в первой половине VIII века ситуация с каноническим подчинением и богослужебным языком армян Гугарка заметно улучшается, что, как ни странно, связано с окончательным оформлением арабского владычества в регионе. Вирк и Алуанк становятся частью большого арабского наместничества «Арминии», а Армянская и Грузинская Церкви признаются отдельными независимыми церковными единицами. Армянская иерархия вновь получает возможность беспрепятственно осуществлять духовную юрисдикцию во всех местностях с преобладающим армянским населением. Благодаря этому не только в Гугарке, но и в собственно грузинских городах, где присутствовала армянская диаспора, открываются армянские церкви и повсеместно возобновляется богослужебное армяноязычие.
История армяно-грузинских взаимоотношений в религиозной и собственно литургической сфере принимает совершенно новый поворот в начале IX века, когда представитель одной из боковых ветвей нахарарского рода Багратуни в поисках убежища от политического преследования Халифата обосновывается в армянской крепости Артанудж, расположенной в северо-западной части Гугарка – сильно пересеченной и труднодоступной провинции Кларджк. К концу VIII века соседний Тайк, после почти поголовного истребления рода Мамиконянов арабами, также перешел под контроль нахарарского рода Багратуни. Не вдаваясь в запутанную череду внутриродовых перетасовок тайкских и кларджских Багратуни, обратим внимание на их по-своему знаменательную политику на религиозном поприще. Обосновавшийся в Артанудже Ашот Багратуни не мог рассчитывать только на собственные силы для защиты независимости своих владений от остававшегося еще опасным Халифата. Заключается военно-политический союз с пограничной Тайку Византией, которая даже в самые тяжелые для себя периоды всегда сохраняла свой контроль над понтийским побережьем. Союз скрепляется дарованием Ашоту византийского титула «куропалат» и формальным подтверждением его личной приверженности халкидонскому вероисповеданию. Этот шаг облегчало то обстоятельство, что халкидонские веяния на этой территории еще с VII века были на порядок ощутимее, чем в иных областях Армении. Но настоящая «революция» на национально-конфессиональном уровне последовала несколькими годами позже и имела судьбоносное значение не только для исторического будущего этих армянских территорий, но и для всего грузинского государства – его политической, культурной и религиозной истории.
Заняв господствующее положение над своими соплеменниками в Тайке, артануджские Багратуни прекрасно осознавали, что растущая мощь Византии в скором времени превратит их из независимых де-факто властителей в обыкновенных функционеров, назначаемых из Константинополя. Контакты артануджских правителей с Армянским миром становились все более редкими и прохладными по причине их вероотступничества. Нараставшее отчуждение тайкских Багратуни от своих сородичей не позволяло им играть сколько-нибудь значительную роль во внутриполитической жизни Армянского царства, вернувшего себе независимость в 885 г. В этих условиях Артануджский дом идет на беспрецедентный по региональной цивилизационной значимости разлом – тайкские Багратуни становятся главными политическими покровителями виркского католикоса, а тот, в свою очередь, священным авторитетом собственной власти дает им титул «царя грузин». Артануджский дом политическим актом реализует перевод всех церковных структур княжества под юрисдикцию грузинского католикоса и замещение в богослужении армянского языка грузинским. Оказавшиеся подобным немыслимым стечением обстоятельств в лоне грузинского политического и церковного пространства армянские области, благодаря многовековой развитой духовной и литературной традиции Армянского мира, осуществляют мощный цивилизационный рывок в новой для них среде. Монастырские братии армян-халкидонитов Хандзты, Ишхана, Хаху, Шатберда и Миджнадзора сделались крупнейшими за всю грузинскую историю центрами агиографического, философского и литургического творчества, ставшего грузинским аналогом армянского «воскедара» («золотого века»).
Внедрение грузинского языка в армяно-халкидонитскую литургию произошло достаточно быстро, в первую очередь в результате жесткого прессинга правящей династии. Ставшая к тому времени непреодолимой межконфессиальная неприязнь между противниками и сторонниками халкидонского вероисповедания привела к последовательному выдавливанию последних из общественно-политической жизни армянства. Армяне, перешедшие в халкидонизм (византийское православие), начинали совершенно искренне рассматриваться соплеменниками как «ромеи» или «грузины» – в зависимости от их вхождения под каноническую юрисдикцию Константинополя или Мцхета. Насколько укоренился подобный подход, мы видим даже в ставшем классическом сообщении Акопа Карнеци (начало XVII века). Описывая демографическую картину современного ему Тайка, он писал: «И была половина жителей сей страны по роду армянами, а другая по вере грузинами, но говорили они на армянском языке».
Именно в тайкской армяно-халкидонитской среде рождается воззрение на грузинский литургический язык как на некий «доселе сокрытый, воскресший из тьмы священный дар», который противопоставлялся языку «бесовского заблуждения» (т. е. армянскому) собственных соплеменников. В завершение скажем, что дипломатичная и расчетливая политика тайкских Багратуни в итоге сделала их «объединителями грузинских земель». Династическая уния с Абхазским царством привела к переподчинению митрополита Колхиды Мцхетскому католикосу и переводу богослужения с греческого языка на грузинский. Создавались новые контуры «грузинского мира», помимо собственно картвелского Вирка включавшие в себя Тайк, Джавахк, современную Абхазию, Гурию, Мегрелию, Эрети… По меткому изречению тех лет Грузией была та страна, где «богослужение вершится на грузинском языке». Последовательное насаждение грузинского языка в качестве богослужебного, становившееся первым следствием канонического подчинения Мцхетскому католикосу, стало главным цементирующим звеном этого нового построения. Иронией истории западногугаркская крепость Артанудж, где вплоть до 1918 г. подавляющим большинством населения так и оставались армяне, стала общепризнанным символом политического и духовного возрождения грузинских государства и народа.
Продолжение читайте в АНИВ № 4 (13) 2007