Окончание. Начало в «АНИВ» № 37.
Кризис в стране и кризис в реставрации
В последние годы в обществе и структурах власти все больше говорят о необходимости бережного отношения к культурному наследию. Но все очевиднее вырисовываются проблемы, связанные с разным пониманием сущности охраны памятников, с конфликтом между желанием людей спасти памятники от уничтожения и стремлением к экономическому развитию, к сиюминутной в историческом масштабе выгоде. Другая проблема – профессиональная: кадры и отсутствие универсальных методик сохранения памятников архитектуры.
Ереванский проектный институт Управления по охране и использованию памятников истории и культуры, где я успел проработать два года, был посвоему уникальным. Там было собрано несколько десятков редких специалистов, которые за 20-30 лет с конца 1960-х годов успели сделать колоссальную работу: сотни обмеренных памятников, десятки отреставрированных. Конечно, допускалось много ошибок, многое реставрировалось грубо или методологически неверно, но люди, которые учились на своих ошибках, достигли хороших результатов. Трагедия состоит в том, что после развала экономики страны большая их часть ушла из этого дела. Старые ошибки начали повторяться в более грубой форме, при отсутствии должной организации работ и контроля.
В советское время мы в Армении гордились, что имеем Главное Управление по охране памятников при Совете Министров в ранге почти что министерства, поскольку в Российской Федерации такого не существовало.Роль научно-методического совета при Управлении по охране памятников была очень весомой. Проекты обсуждались в несколько этапов: в отделе, в институте, а потом уже на этом совете. Мои российские коллеги неоднократно подчеркивали значение государственной заботы о памятниках в Армении. Однако сейчас служба по охране памятников внутри Министерства культуры имеет невысокий статус. Нет сейчас и проектного института. Он разрушился вслед за распадом ССР и кризисом, который постиг Армению. Большинство его бывших сотрудников работают не по специальности, мало кто сумел вернуться к работе в своей профессии, а многие уехали из Армении.
Ликвидировать институт и отдать проектирование отдельным, не всегда профессиональным архитекторам и крошечным бюро было большой ошибкой, которую хорошо бы исправить в самом ближайшем будущем. Не важно, как трактовать институт – так же, как в прежние времена, или в виде организации, которая объединяет проектные реставрационные мастерские, контролирует прозрачность предоставления заказов и качество проектов, а так-же строительные работы вплоть до завершения. Научная основа проектирования должна быть гарантирована изначальным статусом такого института, господством духа научной реставрации, а не ремесленнического проектирования.
Современная Церковь и памятники архитектуры
Переход архитектурных памятников в собственность Церкви является частью проблемы сохранения культурного наследия не только в Армении, но и на всем постсоветском пространстве. Большинство памятников действительно были раньше культовыми постройками – церквями или монастырями, принадлежали Церкви, и нет ничего плохого в том, чтобы они и сейчас принадлежали ей. Но способна ли современная Церковь поддерживать должное состояние этих памятников? Человеческих и финансовых ресурсов у нее недостаточно. У церковнослужителей свое отношение к зданию церкви – для них оно прежде всего не памятник, а здание, где происходит богослужение. Там они бы желали создать комфортные условия и для прихожан, и для пастыря: нельзя не вставить рамы в оконные проемы, нужно освещение, отопление, кондиционирование. Но все надо делать разумно. Памятники архитектуры не перестали быть таковыми и любой церковнослужитель, прежде чем что-то пристроить или обустроить на территории памятника, обязан обратиться к органам по охране архитектурного наследия. К сожалению, это не всегда делается даже в отношении самых крупных и известных памятников.
Кризис в стране и кризис в реставрации В последние годы в обществе и структурах власти все больше говорят о необходимости бережного отношения к культурному наследию. Но все очевиднее вырисовываются проблемы, связанные с разным пониманием сущности охраны памятников, с конфликтом между желанием людей спасти памятники от уничтожения и стремлением к экономическому развитию, к сиюминутной в историческом масштабе выгоде. Другая проблема – профессиональная: кадры и отсутствие универсальных методик сохранения памятников архитектуры.
Ереванский проектный институт Управления по охране и использованию памятников истории и культуры, где я успел проработать два года, был посвоему уникальным. Там было собрано несколько десятков редких специалистов, которые за 20-30 лет с конца 1960-х годов успели сделать колоссальную работу: сотни обмеренных памятников, десятки отреставрированных. Конечно, допускалось много ошибок, многое реставрировалось грубо или методологически неверно, но люди, которые учились на своих ошибках, достигли хороших результатов. Трагедия состоит в том, что после развала экономики страны большая их часть ушла из этого дела. Старые ошибки начали повторяться в более грубой форме, при отсутствии должной организации работ и контроля.
В советское время мы в Армении гордились, что имеем Главное Управление по охране памятников при Совете Министров в ранге почти что министерства, поскольку в Российской Федерации такого не существовало.Роль научно-методического совета при Управлении по охране памятников была очень весомой. Проекты обсуждались в несколько этапов: в отделе, в институте, а потом уже на этом совете. Мои российские коллеги неоднократно подчеркивали значение государственной заботы о памятниках в Армении. Однако сейчас служба по охране памятников внутри Министерства культуры имеет невысокий статус. Нет сейчас и проектного института. Он разрушился вслед за распадом ССР и кризисом, который постиг Армению. Большинство его бывших сотрудников работают не по специальности, мало кто сумел вернуться к работе в своей профессии, а многие уехали из Армении. Ликвидировать институт и отдать проектирование отдельным, не всегда профессиональным архитекторам и крошечным бюро было большой ошибкой, которую хорошо бы исправить в самом ближайшем будущем. Не важно, как трактовать институт – так же, как в прежние времена, или в виде организации, которая объединяет проектные реставрационные мастерские, контролирует прозрачность предоставления заказов и качество проектов, а так-же строительные работы вплоть до завершения. Научная основа проектирования должна быть гарантирована изначальным статусом такого института, господством духа научной реставрации, а не ремесленнического проектирования. Современная Церковь и памятники архитектуры
Переход архитектурных памятников в собственность Церкви является частью проблемы сохранения культурного наследия не только в Армении, но и на всем постсоветском пространстве. Большинство памятников действительно были раньше культовыми постройками – церквями или монастырями, принадлежали Церкви, и нет ничего плохого в том, чтобы они и сейчас принадлежали ей. Но способна ли современная Церковь поддерживать должное состояние этих памятников? Человеческих и финансовых ресурсов у нее недостаточно. У церковнослужителей свое отношение к зданию церкви – для них оно прежде всего не памятник, а здание, где происходит богослужение. Там они бы желали создать комфортные условия и для прихожан, и для пастыря: нельзя не вставить рамы в оконные проемы, нужно освещение, отопление, кондиционирование. Но все надо делать разумно. Памятники архитектуры не перестали быть таковыми и любой церковнослужитель, прежде чем что-то пристроить или обустроить на территории памятника, обязан обратиться к органам по охране архитектурного наследия. К сожалению, это не всегда делается даже в отношении самых крупных и известных памятников.
Могу привести пример храма Св. Рипсиме. Я докладывал об этом случае на конференции в Ереване, но большого отклика не увидел. На довольно обветшалой перемычке над главным входом в храм Св. Рипсиме были остатки рельефного «проросшего креста» – в VII веке его обычно изображали на таких перемычках. В свое время крест был подпорчен, частично сбит, но отчетливо читался – я даже успел его сфотографировать и обмерить. Около 2000 года проходила реставрация храма, и эту перемычку облицевали мелкими базальтовыми плитками. Сейчас все чисто и аккуратно, но креста нет. Нет и соответствия оригинальной конструкции перемычки. Чистота и аккуратность привлекают служителей Церкви больше, чем остатки древнего креста, которым следует поклоняться?! Примеров множество, и проблемы не всегда связаны именно с Церковью и отдельными священнослужителями. В России есть большие сложности с приватизируемыми усадьбами, дворцовыми зданиями. Приватизацию надо проводить грамотно – лицо или организация, на чей баланс переводится памятник, просто обязаны подписывать договор об обслуживании этого памятника, где должны быть четко прописаны их обязательства. В Москве в последние годы для каждой постройки прописывается предмет охраны, с перечислением самого ценного в здании, что нельзя трогать ни при каких обстоятельствах, и тех, как правило, неоригинальных объемов, которые можно реконструировать, соблюдая габариты, цвет, материал. Знаю, что в Армении недавно обсуждался проект нового закона об охране памятников. Многое делается, но избежать негативных явлений пока не удается.
И вновь к вопросу об отношении Церкви как современного института к наследию. Хочу обратить внимание на то, насколько контрастно выделяется массовое строительство новых храмов на фоне почти полного отсутствия желания сохранять, восстанавливать старые и особенно те, которые стоят в руинах. В двух шагах от Вагаршапата находятся развалины церкви VII века Таргманчацванка – монастыря Переводчиков, проект реставрации которой готов с конца 1980-х годов и строительные работы, начатые в 1990-е, приостановлены. Раскопанные в советское время фундаменты и резные блоки оставлены под дождем и снегом. То же самое творится с бесценными рельефами Звартноца, разложенными и оставленными на земле. Это просто позорное явление для нас. Я ни в коем случае не снимаю вины с государственных органов, но, может быть, и Церкви стоит привлекать спонсорские средства не только и не столько для строительства новых зданий, как на сохранение наследия. То же самое происходит и в России, и в Украине с местным наследием – строятся новые огромные церкви, а старые, даже если и восстанавливаются, то приобретают вид «новодела», а иногда термин «реставрация» трактуется недопустимо вольно, им прикрываются для совершения варварства. В Ярославле, например, в связи с обнаружением остатков древнего собора захотели на его фундаменте возвести новый. Затем решили сохранить фундамент старого здания в подклете, а новый сделать большим по размеру, нарушая всякие нормы отношения к центру Ярославля как историческому городу, памятнику, внесенному в список наследия ЮНЕСКО. Но самое ужасное, что после начала строительства нового храма остатки старой церкви были увезены в отвал и выброшены, чтобы не возиться с их консервацией.
Хотите пример из Армении? Маленькая крестообразная церковь у села Джрвеж, раскопанная полвека назад одним из крупнейших историков армянской архитектуры Н.М. Токарским. Лет 10 назад на ее месте появилось здание сектантской церкви, в бетонные стены которой забутованы раздробленные древние камни, а поверх этой бетонной стены повешена табличка с текстом: «…церковь VII в., охраняется государством». Это откровенное попустительство государства, которое никак до сих пор не отреагировало. Но это и беспринципность Апостольской Церкви, которая могла воспользоваться этим фактом для разоблачения деятельности сектантов. На первый взгляд, политика Церкви очень прагматична. Строительством новых храмов в городах она хочет усилить свои позиции в обществе, на сегодняшний день очень неустойчивые, привлечь побольше прихожан. Но такая политика отчуждает ее от думающих людей, в первую очередь интеллигенции. Чисто юридически от Церкви, конечно, нельзя требовать осознания огромной важности культурного наследия. Но в нашем менталитете очень твердо сидит представление об Армянской Церкви как хранительнице культурного наследия нации. Стоит ли Церкви рисковать своим традиционным имиджем, если не сказать большего – миссией? 
Историки архитектуры в Турции Последнее время турецкие ученые начали подтягиваться к мировому уровню. С другой стороны, они наконец-то обратили внимание на церковную архитектуру своей страны. Может быть, я выгляжу странно, но считаю, что те памятники – греческие, армянские и сирийские, – которые оказались на территории Турции, являются также наследием и турок. С этим надо считаться. Турки не могли проходить мимо этих строений и не подвергаться их влиянию, еще со средних веков они впитывали его. Исходя из политических соображений, из агрессивности своей политики в XX веке они просто решили забыть об этих памятниках или того хуже – уничтожали их. Сейчас турецкие ученые стараются быть довольно объективными. Те, которые мне знакомы, признают существование огромного пласта армянского наследия, не отрицают связей между сельджукским и армянским искусством. Другое дело, как они интерпретируют эти связи. Понятно, что в сторону национальных пристрастий будут делаться реверансы. Я не отрицаю, что сам в своих исследованиях делаю такие реверансы. Абсолютной объективности не существует, но должно быть понимание того, что следует идти по пути достижения объективности, нельзя зацикливаться на какой-то одной позиции и твердить ее на всю жизнь. В динамичном мире XXI века это просто недопустимо, ты оказываешься вне процесса развития мировой науки. Я оптимистичен в прогнозах относительно установления связей с турецкими коллегами. Меня они часто приглашают на конференции, публикуют мои статьи в своей периодической печати. В дальнейшем, думаю, возможны и совместные научные проекты армянских (не важно – из каких стран) и турецких ученых.
Сотрудничество с турецкими коллегами Я всегда имел взгляд армянина на историю XX века. Тем не менее считаю, что связи с современными турецкими учеными, хотя бы какой-то диалог с ними нужны. Еще в начале 1990-х, благодаря моему американскому коллеге, профессору Роберту Остерхуту, я познакомился с директором Института истории искусств в Анкаре Семилией Елдиз Этюкен, в дальнейшем, уже через нее, – с доктором Мине Кадироглу, которая изучает памятники Тайка и издала монографию по Ишханскому собору. Эти связи укрепились в последние пять лет благодаря организации конференций в Стамбуле другими коллегами: Оя Панджароглу, Скоттом Редфордом, Алессандрой Риччи, Османом Кавалой.
Стремиться к сотрудничеству с ними необходимо. Оно не повлечет за собой отступления от политических принципов: политика и наука должны развиваться в разных плоскостях, при этом наука должна подпитывать политику, а обратная связь для науки вредна. Если мы, ученые, будем ожидать решения политических вопросов – решения Армянского вопроса, вопроса Карабаха или признания Геноцида, мы просто загубим армянские памятники в Турции, которые уже едва стоят.
Конференции и положение дел в науке Конференций в последние годы становится все больше и больше, поспеть за всеми уже давно нереально. Но я стараюсь поддерживать старые связи и находить новых коллег и друзей, с которыми можно не только общаться, консультироваться, но и проводить совместные исследования. Если говорить о тенденциях в науке, то следует признать, что аналитических исследований становится все меньше. Западная наука в большей мере ориентирована на улучшение информационной базы. Это очень полезно, и еще лет двадцать назад стало крайне актуально. Тогда стало очевидно, что масса памятников, масса явлений мировой архитектуры еще нормально не описаны, не каталогизированы. Кстати, и мое исследование по VII веку делалось в рамках каталога памятников, и это одна из причин его поддержки коллегами в Институе искусствознания.
Теперь становится очевидным другой перекос. Огромную собранную информацию трудно переварить, чтобы сделать какие-то обобщающие выводы и даже просто вести аналитические рассуждения.
К сожалению, на большинстве конференций доклады представляют собой либо серьезное и кропотливое исследование отдельных памятников, либо весьма поверхностные и узкие обзоры. Это уже не может удовлетворять. Появилась тенденция участия в конференциях ради непосредственного контакта с коллегами, а не ради представления новых идей. Проблем с новизной информации в мировой науке нет, но проблема с новизной исследований, особенно новизной методологии, достаточно серьезная. В этом смысле я хотел бы отметить роль моих коллег, работающих в условиях кризиса российской науки, обусловленного недостатком финансирования. В результате кризиса мы не можем развивать информационную базу. Но российская мысль всегда была ориентирована на философские рассуждения, и это все оказывается сейчас весьма полезным. В дальнейшем наш общий вклад в копилку мировой истории архитектуры может быть востребован и признан. Сейчас, к сожалению, ученые всего постсоветского пространства несколько отстали от той интенсивности исследований, которая существует в Европе и Америке. Но это не значит, что наука в России имеет меньший потенциал. 
Московская конференция 2010 года Изначальная идея обсуждалась мной, Гагиком Габриэляном из САР а и Левоном Чукасзяном из ЕрГУ . Для нас образцом конференции были симпозиумы по армянскому искусству в Ереване и городах Италии в 1970-80-е годы. Мне захотелось немного вывести эту идею из узконационального контекста, и поэтому я решил задать тему «Армения и Россия. Диалог в пространстве художественной культуры». Это оказалась конференция уже не только об Армении, но и о многих русских деятелях культуры, на которых Армения оказывала некоторое влияние, и, соответственно, о деятелях армянской культуры, на которых повлияла Россия. Армянская культура не развивалась изолированно, и мы не имеем права ее изолированно изучать. Сейчас, на основе докладов, собран сборник научных статей, освещающих проблемы нашей культуры на широком географическом пространстве и на протяжении веков. Анализируются армянские постройки в городах России, в Крыму, произведения прикладного искусства в армянских художественных центрах Украины и Белоруссии, русские сельские поселения в Армении, творчество выдающихся художников, архитекторов, мастеров киноискусства, деятельность искусствоведов. Теперь усилия будут направлены на поиск спонсоров этого нужного и красивого издания. Хочется созывать такие конференции периодически.
По турецкой части исторической Армении Особенности интересов и работы требуют от меня постоянных поездок в разные уголки исторической Армении, в том числе и на те территории, которые ныне находятся в Турции. Впервые я побывал там в 2001 году с группой московских друзей-искусствоведов. В дальнейшем ездил в Эрзерум, Ани, Карс, Ван многократно.
За исключением двух последних посещений Ани вместе с участниками конференций, проводимых организацией «Анадолу култур» и Центром изучения анатолийских цивилизаций университета Коч, я бывал там в экспедиционных поездках с Нарой, женой. Мы прилетали в Анталью, где широкий туристический сервис, где есть возможность за небольшую цену взять в аренду машину, и дней на двадцать уезжали на восток, причем по пути проезжали через Киликию, Исаврию, Каппадокию, были также на территориях, где развивалась арамейская культура – в Северной Месопотамии. Только в поездках ощущаешь истинное величие древних построек, перед тобой разворачивается картина тесного соприкосновения цивилизаций, и ты способен оценить масштабы расстояний, дорожные связи между областями и роль каждого города, области в политических и культурных контактах. Путешествуя по Турции, осознаешь богатство наследия разных народов в этой стране, по большей части ассимилированных или уничтоженных, но оставивших нам послания из разных эпох в виде крепостей, дворцов, мавзолеев и храмов. Конкретной же нашей целью было ознакомление и фотофиксация памятников армянской архитектуры, особенно тех, которые являлись предметом моих исследований. Там, где это было возможно и где мы успевали по времени, производили схематические обмеры.
Самый важный урок, который я вынес из этих поездок, – прочувствовал масштаб утрат и плачевное состояние сохранившихся древних построек. Это требует посильной мобилизации наших сил для требований к турецкой стороне по укреплению памятников и для посильного участия в сотрудничестве в вопросах охраны наследия. Для меня не важно, будет ли установлен крест на куполе той или иной церкви. Гораздо важнее, чтобы этот купол имел надежную кровлю и опирался на крепкие арки и стены. Вспомним советские времена, когда мало где устанавливались кресты, но многие древние храмы укреплялись!
Ситуации в поездках, конечно, складывались разные. Есть что вспомнить хорошего, случались и неприятные моменты. В основном народ, будь то турки или курды, отличается радушием и готовностью помочь, в чем мы не раз убеждались. Я не сторонник никаких стереотипов.
Курьезные случаи Однажды, было это в 2006 году, ориентируясь по карте, мы поехали из Текора к побережью Ванского озера напрямик, через высоченный горный хребет. Оказались на строившейся дороге, застряли там на много часов, в глухом месте, где вокруг не было ни души, мобильная связь в горах тоже не работала. В полной темноте нас сопровождали только тушканчики, разворачиваться было поздно. В результате мы свернули куда-то не туда, и тут машина наскочила на камни, и от нее отлетели некоторые части. Пока мы ковырялись, пытаясь окончательно оторвать бампер и погрузить его в машину, навстречу вышел с фонарем здоровенный мужик, за которым шла толпа женщин. Подойдя к нам, он стал дотошно интересоваться, откуда мы. Услышав стандартный ответ, что мы из России, он усомнился с учетом моей внешности. На прямой вопрос о национальности я ответил, что я армянин. И вдруг он растрогался, обнял меня. Он оказался курдом, связывающим перспективу своего народа с дружбой с армянами: нам, можно сказать, повезло. Нас приютили, приняли как лучших гостей – усадили на ковер возле огромного подноса с угощением, на правах почетных гостей вместе с хозяином, а его семья сидела в углу под стенкой, и периодически кто-то из женщин приносил нам или чай, или что-то из еды. Дверь была настежь открыта, сельчане толпились и смотрели с порога на гостей. То ли их любопытство, то ли что-то другое испугало хозяина, но рано на рассвете он разбудил нас и потребовал спешно уезжать из деревни.
В другой раз произошла совсем неприятная история, когда мы, закончив свою работу, возвращались из Муша в Каппадокию. Покрышки на арендованной машине были старыми, и у нас спустило колесо. Пришлось обратиться за помощью, мы позвонили в полицию. Приехали представители жандармерии, полиции, разных сервисных служб. Офицер полиции очень долго расспрашивал, кто мы и откуда едем, обратил внимание на мое имя. Он намекнул на то, что ему неприятно французское правительство – оказывается, на днях во Франции был принят закон по поводу Геноцида армян, а мы об этом еще не знали.
После того как нам починили колесо, следом за нами поехала машина. Она сопровождала нас до Кайсери, и я никак не мог от нее оторваться. Въехав в Кайсери, мы остановились у щита, чтобы посмотреть направление движения. Вдруг, как в боевиках, нас окружили несколько полицейских машин с включенными сиренами и мигалками. Оттуда высыпала куча народу, нас попросили выйти из машины. Им якобы поступили сведения, что мы везем наркотики. Явно про нас сообщил тот самый офицер полиции. Потом нас завезли в гараж под полицейским участком. Там машину буквально вывернули наизнанку – разобрали все сиденья, дважды приводили специально натренированную на поиск наркотиков собаку. «Вы не волнуетесь, что мы найдем наркотики?» – «Если вы сами не подкинете, то ничего не найдете», – ответила Нара. Наконец, через час появился сотрудник, владеющий английским языком. Он побеседовал с нами, поругал своих коллег, извинился и объявил, что все в порядке, мы можем продолжать свой путь. Однако это был редкий случай. В целом путешествовать по восточной Турции стало в последнее время комфортнее, чем раньше, и то, на что натыкались в свое время супруги Тьерри (Николь и Жан-Мишель Тьерри, французские искусствоведы, которые в 1970-80- е гг. интенсивно и планомерно занимались выявлением, обмерами и публикацией армянских памятников на территории Восточной Турции), сейчас стало уже невозможным.
В противовес этому случаю вспомню другой – о том, как к монастырю Хцконк нас сопровождала группа военных. Сам Текор (ныне Дигор) находится километрах в тридцати от границы и не входит в пограничную зону. Мы стали спрашивать дорогу до Беш-Килисе, как турки называют Хцконк. Население в Текоре в основном курдское, но нам никто не хотел отвечать. Тогда я направился в здание турецкой администрации и поинтересовался у них. В результате они отправили нас в полицейский участок, а те – в армейский взвод. Именно армия является там хозяином положения, поскольку идет борьба с курдами, и власти не доверяют местному населению. Офицер долго нас расспрашивал и категорически не хотел показывать дорогу, заявляя, что эта зона вне их контроля, там может случиться все что угодно. Поскольку мы так и не поняли, куда ехать, то просто решили надоесть этому офицеру, объясняя, что изучение древнего храма крайне необходимо. В конце концов, он надел свою форму и бронежилет, взял с собой солдат, и мы последовали за их броневиком. Периодически из этой машины выскакивали двое-трое солдат и с важным видом разбегались по полю, «прочесывая» территорию. Потом подавали знак, что можно двигаться дальше. Так мы добрались до края ущелья, солдаты оставили броневик и вместе с нами перешли на его другую сторону, к развалинам монастыря. По возвращении в военной части нам устроили теплый прием.
Проблемы реставрации Ани Среди конференций последнего времени хотел бы еще раз упомянуть о тех, которые проводят мои турецкие коллеги. Раньше они проводились с участием турецких, армянских и грузинских ученых и посвящены были общим вопросам взаимовлияния архитектуры и изобразительного искусства между народами региона, а также проблемам охраны памятников на востоке Турции. Последняя из них была всецело посвящена проблеме реставрации Ани.
Конечно, у каждого участника встреч есть принципиальные позиции, от которых мы не хотим отказываться. Но именно в результате таких встреч появляется возможность обнаружения общих точек зрения на некоторые вопросы. Это не значит, что мы идем на какие-то компромиссы – в науке компромиссов не существует, они есть в политике. Но в науке может быть достигнуто полезное взаимопонимание и выявление поля общих интересов. И я очень рад, что постепенно некоторые из моих армянских коллег подключаются к этому процессу. Эстафету активного участия искусствоведов Лилит Закарян, Заруи Акопян, археолога Феликса Тер-Мартиросова на этот раз подхватили историки архитектуры и реставраторы профессор Давид Кертменджян, Ашот Манасян и Григор Налбандян, знакомые мне еще по работе в Ереване. Очень обрадовался участию Кристины Маранчи: без нее фактически не обходилась ни одна из этих конференций.
У турок большие реставрационные планы. В следующем году турецкие реставраторы могут начать восстановление кафедрального собора Ани и церкви Абугамренц. Они уже имеют опыт восстановления дворца Парона и крепостных стен Ани. В прошлом году проведены работы на мечети Мануче и церкви Тиграна Оненца. Оценки не могут быть однозначными. Что касается более ранних работ на крепостных стенах и во дворце Парона, совершенно точно можно сказать, что это грубейшая реставрация, огромные участки «новодельных» стен и большие утраты оригинальных фрагментов. Но впервые за последние годы турецким реставраторам было разрешено обратить внимание на церкви, на культовую архитектуру.
Первой ласточкой было восстановление Ахтамара, которое в целом можно считать качественной реставрацией, контролировавшейся стамбульскими архитекторами армянского происхождения Закарией Милданоглу и Алин Понтиоглу. Впоследствии мне посчастливилось с ними подружиться. Однако Ахтамарская церковь не имела проблем, связанных с реконструкцией, во многом сохранила оригинальные формы, и все ограничивалось рамками ремонта. Там были допущены незначительные ошибки, но наши реставраторы допускают худшие ошибки при реставрации церквей в Армении. В Ани сегодня складывается другая ситуация – привлекаются только турецкие реставраторы. Турецкие ученые признают Ани памятником армянской культуры, еще лет 20 назад они в корне изменили свою позицию по отношению к армянскому наследию. Даже абсурдные указатели 1990-х годов в Ани с прошлого года заменили на более адекватные. Зная Турцию как восточное государство, надо понимать, что инициатива признания за этими памятниками армянского происхождения идет сверху. Сейчас об этом можно говорить, и в путеводителях по Турции указывается, что та или иная церковь армянская. По реставрации Ани существуют две проблемы. Первая проблема связана с позицией по реставрации средневекового памятника вообще. Что мы хотим видеть? Полностью воссозданный в соответствии с нашими представлениями облик средневекового храма? Или мы хотим сохранить и законсервировать его в нынешнем состоянии, минимально прибегая к фантазии? Международные нормы признают только консервацию, и все страны подписывались под международными конвенциями. Но то, что творится с реставрацией памятников на постсоветском пространстве, есть полнейшее нарушение международных конвенций. Боюсь, что и турки могут встать на этот путь. Иногда я сталкиваюсь с непонятной для меня позицией моих коллег-реставраторов, в том числе в Армении. Мне непонятно, почему вдруг понадобилась полная реставрация церкви в Иринде, когда там сохранялась треть стены по периметру. Получился полный «новодел» – с некоторых точек зрения в обзор попадают только новые стены. Непонятно, почему в Воскевазе построена абсолютно новая церковь, причем по каким-то теоретическим измышлениям, не имеющим под собой материальной почвы.
Даже у представителей армянской науки, которые участвовали в конференции по Ани, не было единого мнения. Некоторые ученые выступают за полную реставрацию. Я с этим не согласен. Я даже допускаю, что памятник может функционировать в качестве церкви, не будучи до конца восстановленным.
Большая удача, что турки пригласили на конференцию экспертов из международной организации по памятникам при ЮНЕСКО. Приехали архитекторы-конструкторы Предраг Гаврилович, Стив Келли, Марк Вебер. Они однозначно заключили, что кафедральный собор в Ани не выдержит тяжести купола. Аналогичные ситуации бывали и в Армении, но в тех случаях просто разбирали существующие подкупольные опоры, армировали их железобетоном и заново собирали, при этом теряя целостность оригинальной конструкции, теряя многие камни, потому что при разборке стены крошится чуть ли не половина блоков. Памятник теряет свое звучание, свою соль. Вторая проблема в связи с реставрацией Ани – участие специалистов по армянской архитектуре. Я говорю не об ученых и реставраторах – гражданах Армении или армянах по национальности, а вообще о специалистах по армянской архитектуре. Нас привлекли только к обсуждению, чтобы мы оценили сделанное – в частности, в церкви Тиграна Оненца. Хотели послушать наше мнение о реставрации Ани вообще. Турки некоторым образом заинтересованы в информации, которой они не обладают,
– это и литература, и архивная документация из Еревана, Санкт-Петербурга, Москвы, поскольку в Ани в свое время работал Анийский институт под руководством академика Н.Я. Марра. В Санкт-Петербурге есть архив Марра, который еще не полностью изучен.
Но я не почувствовал заинтересованности турецкой стороны в реальном сотрудничестве, то есть в привлечении к работе по реставрации Ани специалистов по армянской архитектуре. Это мне не понравилось. Некоторым турецким чиновникам наше присутствие было нужно для создания легитимности в глазах Запада. Думаю, не все турецкие специалисты так же мыслят, и очень надеюсь, что в ближайшие годы этот взгляд будет пересмотрен. Позиция Армении, а именно Министерства культуры, заключалась в том, чтобы Армения обязательно участвовала в реставрационном процессе. На что турки заявляют, что в отсутствие дипломатических отношений не может быть подписан договор между соответствующими министерствами. Я заранее предвидел такой ответ и в своем выступлении предложил другую идею, новую модель сотрудничества, вынося его за рамки двухсторонних отношений. Поскольку Ани является шедевром не только армянской, но и мировой культуры, город надо рассматривать в контексте мировой науки и мировой реставрации. А для этого надо создать международную группу по восстановлению Ани из специалистов по армянской архитектуре, сельджукской архитектуре при необходимости. Если турецкое правительство не тянет масштабную реставрацию в финансовом отношении, нужно создать международный фонд. Обо всем этом лучше я расскажу в статье, основанной на моем докладе на этой конференции.