Вход
Архив номеров

"И даже после смерти" - отрывок из романа Александра ТОПЧЯНА

15.06.2009 Александр Топчян
Статья опубликована в номере №3 (18).

Янни и Рубен

Константин фон Нойрат… В первый раз она встретила его через несколько дней после приезда в Полис. Отправилась выполнить гражданский долг – зарегистрироваться в консульстве своей страны. Пришла с Рубеном. Нойрат принял их, почти полчаса расспрашивал, чем она занимается в Полисе, и со всей любезностью изъявил готовность помочь в любом вопросе. Чрезвычайно симпатичный молодой человек – высокого роста, с красивым и мужественным лицом, светскими манерами дворянина, густым и мягким голосом, который не надоест, даже если слушать его часами.

Вторая встреча произошла весной, в один из редких дней, когда она решила выйти днем одна за покупками. Собралась далеко – в универмаг «Самаритен», французский центр моды.

Она уже покончила с покупками и вышла из магазина с сумками в руках, когда юноша в кожаной водительской куртке, кожаном шлеме и очках, которые закрывали пол лица, нежно коснулся ее руки и сказал по-немецки:

– Автомобиль ждет вас, фрау. Соблаговолите сесть.

С любезным поклоном водитель указал на машину, стоящую возле тротуара, с ее дверцы блестел гордый герб Гогенцоллернов.

В эти годы немецкая речь была редкостью на улицах Полиса, вкупе с любезным приглашением она произвела приятное впечатление.

– Благодарю вас, господин – с кем имею честь говорить?

Жест молодого человека выразил разочарование.

– Так и знал, что вы меня сразу же забудете.

– Барон фон Нойрат! – воскликнула Янни, внимательно приглядевшись.

– Он самый, – ответил «водитель», сняв шлем с очками.

– Я огорчен, мадам, вы меня окончательно убили.

– О, извините, барон, что я вас сразу не узнала… Всему виной шлем и очки.

– Приказывайте, госпожа. Куда желаете ехать?

– Всего-навсего домой. Она была очень рада, что счастье так ей улыбнулось, в противном случае пришлось бы стоять в тесноте на тротуаре возле универмага, пытаясь нанять экипаж.

– Хорошо, госпожа, приказ принят. Жаль, что дом ваш слишком близко. Мне бы хотелось немного дольше насладиться вашим обществом. Если не возражаете, прежде чем я доставлю вас домой, совершим небольшую прогулку по живописным местам этого города…

– С условием, что не будем слишком удаляться от нашего квартала и это продлится недолго.

– Не беспокойтесь, госпожа, самое позднее через полчаса вы будете дома.

Студенты каждой страны, обучавшиеся в Лозаннском университете имели свой цвет околыша фуражки. Севак добился, чтобы армянские студенты, которые не имели своего государства, получили, тем не менее, свой цвет – фиолетовыйС грозным шумом автомобиль выбрался за пределы европейских кварталов и поднялся вверх, в Шишли. Здесь он въехал в красивую аллею и вскоре остановился.

– Знаете, что находится за этими деревьями? – спросил Нойрат.

– Нет, я еще не успела познакомиться с городом.

– Кладбище, – с улыбкой на лице сказал Нойрат.

– Разве нам еще не рано сюда?

– Не беспокойтесь, эта опасность нам не угрожает.

– Почему? – Потому что это армянское кладбище.

Улыбка исчезла с лица Янни.

– Послушайте, барон, почему вы решили приехать сюда? По-вашему, это живописное место? – Мадам, здесь есть красивые и чистые европейские кофейни, я бы с радостью пригласил вас туда, но представляете, какую пищу мы дадим для досужих разговоров…

– Мой муж передовой человек, он не прислушивается к подобным сплетням.

– Возможно. Но вы не знаете ужасных нравов этого псевдоевропейского и псевдовосточного города… Ваши пшеничного цвета волосы, ваши стройность, красота и вообще ваше присутствие перевернули вверх дном этот город, особенно тех, кто надеется найти последнее успокоение под сенью этих кипарисов… Особенно их женскую половину – вы стали для них бельмом на глазу, вы вторглись в их владения и похитили их Аполлона… Они могут простить все – ваше благородное происхождение, вашу исключительную красоту, но ваши волосы… Это невозможно простить…

Дом семьи Янни в ЭфруртеЯнни вспомнила первые дни после приезда в Полис, когда они целую неделю прожили в Силиври. Домашние несомненно соскучились по Рубену, он был в центре внимания. Утром следующего дня, когда она причесывалась перед зеркалом, сестра Рубена подошла и предложила свою помощь. Обычно Янни причесывалась в одиночестве, но не хотела ей отказать… И увидела, с каким восхищением эта девушка с черными, глубокими глазами дотрагивалась до ее волос. Гладила их, медленно пропускала между пальцами. В ее глазах были удивительный восторг, детская неудержимая радость. Такой восторг вызывает вид редкостной красоты.

– Откуда вы об этом знаете и зачем представляете все в таком мрачном свете?

– Мадам, это наша обязанность знать все о наших гражданах, и потом, в нашем положении нет нужды прикладывать особые усилия – новости сами доходят до нас.

– Судя по вашим словам, наше консульство мало чем отличается от тех самых злых и завистливых женщин, о которых вы говорили. С той лишь разницей, что они распространяют сплетни, а вы их собираете и получаете за это оклад, награды, отличия…

– Вы слишком жестоки, госпожа… Вы упустили одно важное отличие: они распускают сплетни из зависти, чтобы опорочить вас и нанести вам вред, а мы собираем в благих целях, чтобы защитить наших граждан от возможных опасностей…

– А какие опасности могут мне угрожать?

– Всякие, в особенности вашему мужу и вам из-за него… Вся эта страна опасное место.

– Сейчас опасно везде, особенно в Европе.

– Не спорю. Но здесь было опасно всегда, особенно для армян. Разве вы не знаете об этом?

– Знала и после приезда узнала еще больше.

– И после этого продолжаете спокойно жить здесь?

– Я спокойна рядом с мужем и детьми…

– Надеюсь, вы в курсе того, что творится в областях с армянами…

Янни промолчала.

– Не можете не знать, уже все об этом знают… Имейте в виду, что это только начало, рано или поздно пожар доберется до Константинополя.

– Если вы об этом знали, почему не схватили турок за руку? – вспыхнула Янни.

– К сожалению, мы не знали, – оправдался Нойрат. – Мы оказались перед фактом.

– И сейчас еще не поздно.

– Мы делаем все возможное, но времена ужасные, идет война, понимаете?

– Понимаю, но почему вы решили поговорить об этом именно со мной?

– Я говорю об этом со всеми немцами, которые здесь проживают, но ваш случай несколько отличается, вы связали с армянами свою судьбу, поэтому опасность для вас более вероятна, и потом…

– Что потом? – с нервным любопытством спросила Янни.

– В вашем случае наряду со служебной заинтересованностью есть и личная. И мне трудно определить, какая из них сильнее.

– Вот оно что… Это можно считать…

– Считайте пока выражением искренней симпатии со стороны человека, который не может равнодушно видеть, какие опасности нависли над вашей головой. Вы не можете отрицать, что это так.

– Не отрицаю, но какой вы видите выход?

– Только один: как можно быстрее уехать отсюда. Взять детей и уехать. Я вам помогу. Обязан помочь… В том числе и по долгу службы.

– А муж?

– Твой муж, к сожалению, пока не сможет уехать, – ответил Нойрат, незаметно перейдя на «ты». – Он врач, офицер. Но и его можно спасти… После вашего отъезда.

Севак напротив Лозаннского университетаЯнни сидела, понурив голову. Воцарилось долгое молчание. Нойрат, казалось, не спешил услышать ответ. Ленивым движением он закурил сигарету и стал выпускать облака дыма, устремив взгляд в неопределенную точку пространства.

– Я понимаю вашу озабоченность… Чрезвычайно благодарна… Но не имею права, не могу его оставить.

– Фрау Апель…

– Чилинкирян, – почти бесстрастным голосом уточнила Янни.

– Пусть будет так… Фрау Чилинкирян, отложите в сторону чувства, сейчас не время для любовных романов.

– К несчастью, вы правы, и я сейчас руководствуюсь не чувствами, а холодной логикой.

– Интересно, какой, если не секрет.

– Вовсе нет, – ответила Янни.

– Мы знаем о резне в областях, каждый день говорим об этом… С ужасом… Шепотом… Мы предполагаем, что этот «пожар», как вы сказали, рано или поздно доберется до Константинополя… Знаете, что говорят армяне? «Турки ищут подходящего повода». И этот повод у них, вероятно, появится.

– Значит, тем более вам нужно спешить спасаться.

– Наоборот, тем более я обязана остаться здесь и в минуту опасности быть рядом с ним.

– Ради чего? – удивленно спросил Нойрат. – Чтобы защитить. Турки не посмеют войти в дом гражданки Германии.

– О, наивное дитя, – покачал головой Нойрат. – К сожалению, я не вправе все вам рассказать… Однако приведу несколько фактов, чтобы полностью рассеять ваши иллюзии в отношении германского паспорта в этой стране. Если бы мы не стояли рядом с турками, русские и французы давно бы их проглотили, но это не мешает тем же туркам убивать немцев в каком-нибудь дальнем углу - миссионеров, торговцев, врачей, инженеров…

– И вы действительно не в состоянии защитить здесь жизни наших граждан? – недоверчиво спросила Янни.

– Турки каждый раз возлагают вину на фанатичную толпу, на курдов или даже на армян и прошу прощения… Завтра та же толпа может учинить здесь такое же варварство, и его жертвой, не приведи Господь, можете оказаться и вы. Мы немедленно заявим протест и услышим от них очередные извинения… В любом случае вам придется прийти и просить у нас помощи, так зачем откладывать?

– Вы в такой же степени озабочены судьбой всех граждан Германии? – спросила Янни после некоторого молчания.

– Нет, пока я предупреждаю только вас.

– Почему? – Потому что самая большая опасность нависла над вашей головой. Вообще я бы не хотел, чтобы с вами случилось что-то плохое.

Когда она уже подъехала к дому и нужно было выходить, консул попросил:

– Фрау Чилинкирян, я бы не хотел, чтобы вы рассказали о нашей беседе вашему мужу. 

Янни и РубенПредупреждение было излишним, она сама уже решила ничего не говорить Рубену, поскольку и речи быть не могло о том, чтобы оставить его здесь одного. В тот же день вечером снова возникла эта тема – ужасные новости из гаваров. Вначале потрясенный, окаменевший от боли Рубен теперь впадал в прострацию, потом словно пробуждался и принимался внушать надежду самому себе и Янни, говорил, что несмотря на ужасные потери перед армянами должны открыться двери к спасению… После самого тяжелого разговора он мог приблизиться к ней, нежно поцеловать и улыбнуться так, что ей уже верилось: Справедливость и Добро, в конце концов, однажды восторжествуют. В его руках не было ощутимой силы, только вера, но и этого было достаточно, чтобы ободрить. Тогда как Нойрат, который представлял саму мощную материальную силу и одним своим словом, даже молчаливым взглядом мог внушить чувство безопасности, распространял вместо этого панику и безнадежность.

У нее не было желания обвинять Нойрата. Видимо, он в самом деле хотел сделать доброе дело, вероятно, эта доброта выходила за пределы его должностных обязанностей, выражала нечто большее, чем симпатию… (в любом случае его стоит поблагодарить за сдержанность, присущую аристократу, которая не позволила ему опошлить их встречу признаниями в любви), однако он не понял одного: чувство надвигающейся опасности еще больше сплачивает благородные души, заставляет еще сильнее сблизиться с душами родственными. Родственный?.. Со своей точки зрения Нойрат прав. Он говорил с ней как немец, позабыв, что она еще и армянка… Да, теперь она отчетливей ощутила, что уже навсегда обрела вторую сущность и, если встанет вопрос «или-или», она предпочтет эту вторую первой. И сделает этот выбор инстинктивным стремлением, не взвешивая на весах ту и другую. Это ее внутренняя суть – новая армянская сущность, обогатившая родную немецкую и ставшая столь же родной… А в данном случае, может быть, более родной, поскольку в большей опасности… Вот почему теперь она в большей степени армянка, чем немка. Значит, и внешнее должно соответствовать внутреннему.

На следующий день она отправилась в Пера, на Grande-rue, к Monsieur Joseph-у…

– Госпожа, вы вынуждаете меня совершить преступление, – сказал мсье Жозеф, держа в руках ее волосы, как священную реликвию.

– Наверное, я плохо расслышал, будьте добры повторить еще раз.

– Нет, вы расслышали правильно, прошу вас покрасить мои волосы в черный цвет, – Янни отчетливо произнесла каждое слово.

– Мадам Жермен, подойдите сюда и объясните, что нельзя требовать от меня такого… Это преступление против природы. Как я могу испортить такое чудо? Хорошо ли вы подумали, госпожа, может быть, вы еще откажетесь от своего намерения?

– Я долго думала, мсье Жозеф, прошу вас покрасить в черный цвет.

– Боже мой, – вздохнул мсье Жозеф.

– Я много видел женских капризов, но такого… Среди моих клиентов, госпожа, все красавицы Константинополя, они бы отдали все на свете, чтоб иметь такие волосы. А теперь вы пришли и отказываетесь от дара Божьего…

Monsieur Joseph был известным женским парикмахером в Полисе. Говорили, что он француз, приехал из Парижа, некоторые утверждали, что он всего-навсего грек, неизвестно откуда взявшийся. Важно было не столько это, сколько то, что среди его клиентов числились все великосветские женщины столицы. Теперь он стоял позади Янни, свободно распустив веером ее длинные волосы, и смотрел то в зеркало, то прямо перед собой.

– Вы требуете, чтобы я погасил свет и утвердил на его месте тьму… Эх, что поделаешь, так и поступим, если настаиваете…

Monsieur Joseph был мастером своего дела. Через час Янни выглядела в зеркале совсем другой женщиной. Лицо удлинилось и собралось под черной рамкой волос, черты стали еще тоньше. Стоя сзади, мсье Жозеф пытался придать волосам какую-то форму, потом оставил это дело и сказал:

– Бросим их свободно на плечи… Так будет чудесно…

Янни с темными волосами, фото Рубена СевакаИ добавил:

– Удивительно… Вы и с черными волосами красивы, только другой красотой… В любом случае помните, госпожа: если пожелаете вернуть волосам прежний цвет, обязательно приходите, сделаю бесплатно.

Она решила вернуться домой пешком. Тем более что идти было недалеко. На нее по-прежнему смотрели. Иногда подчеркнуто пристально, сохраняя дистанцию, как смотрели обычно на европейских женщин. Получалось, что она воплощает облик другой (тоже европейской) женщины, как будто сейчас, придя домой, она снимет эти черные волосы, как парик, и снова обретет себя…Так или иначе она была горда тем, что приблизилась таким образом к своей второй, армянской сущности.

Вечером она с нетерпением ожидала Рубена. К счастью, на этот раз он не опоздал. Сразу же заметил перемену. «Это варварство, Янни – что ты сделала с волосами?» – «Тебе не нравится?» – «Если бы я впервые увидел тебя с такими волосами, не влюбился бы», – в шутку ответил Рубен. «Значит, я правильно сделала… Получается, ты любил меня из-за моих волос». – «Не будь жестокой, Янни. Как я мог понять издалека, что у тебя такое большое сердце?» – «С такими волосами я стала похожа на твоих сестер». – «Да, – согласился Рубен, глядя в зеркало. – Теперь мы как будто стали братом и сестрой». Потом он вдруг вспомнил что-то и сказал. «Послушай, какое совпадение! Сегодня я купил стекла для нашего «Кодака», но, к сожалению, уже поздно, темнеет – завтра утром сфотографирую тебя с этими волосами».

Сделал десять снимков, но самому понравился только один. Именно этот снимок в рамке он положил на стол, чтобы смотреть на него каждый день. Голова слегка наклонена, в лице грусть, которая так нравится Рубену, волосы свободно спадают на плечи… В коробке было двенадцать стекол. Десять он использовал, одно засветил, а еще одно… На него он снял Варужана, когда тот неожиданно пришел к ним домой…

 

* * *

…Вечером неожиданно пришел Варужан. Казалось, он был взволнован, даже потрясен, но при виде Янни овладел собой и поцеловал ей руку со своей всегдашней галантной учтивостью. Янни взглянула на него с хитрой улыбкой, потом подмигнула Рубену и шепнула: «Не заметил». Улыбнувшись ей в ответ, Рубен провел гостя в дом и сказал:

– Ты как раз вовремя, Даниэл, поужинаешь вместе с нами. Жаль, что один пришел.

– Нет-нет, Рубен, я на пару минут... Просто проходил поблизости, извини, что явился без предупреждения…

– О чем речь… Я тебя не отпущу, и не говори, пожалуйста, что сегодня вечером тебя ждут срочные дела.

Янни с детьми – Левоном и Шамирам (Швейцария, 1916 год)Варужан в самом деле был в смятении и несомненно зашел поговорить, облегчить душу. Давно уже было заметно, что за его мужественными строками скрывается по-детски чувствительное, ранимое сердце.

Неожиданный ужин прошел, тем не менее, в веселой атмосфере. Красное фракийское вино пилось с удовольствием и не пьянило. Прошло достаточно времени, когда Варужан, покачав головой, сказал:

– Слушай, Рубен. Я такой невнимательный, только сейчас заметил…

– Нравится? – Как лучше сказать… Только не переводи ей… Языческая богиня спустилась с небес и стала земной, но красота осталась.

– Это самое важное… Стала более человеческой.

Янни поняла, о чем идет разговор, и потребовала перевести. Варужан, слегка стесняясь, выполнил требование. Янни пришла в восторг:

– Спасибо, Даниэл, ты очень верно заметил – боги сейчас покинули людей, вот почему я предпочитаю быть рядом с вами.

Варужан встал с места и снова поцеловал ей руку. После ужина мужчины остались в гостиной вдвоем. Варужан на мгновение задержал взгляд на морском пейзаже Айвазовского, затем, резко обернувшись, сказал:

– Рубен, я очень беспокоюсь... До меня доходят ужасные новости… Армянские села совершенно опустошены, города тоже, говорят, в гаварах больше не осталось армян.

– Ты недавно услышал об этом?

– Нет, недели две назад. Вначале решил, что это преувеличение, не мог поверить. Потом подумал, что это отдельные случаи, а сейчас выясняется, что за всем стоит государство.

– В этой стране армян всегда резали с одобрения властей, даже если это были отдельные случаи.

– Но сейчас все армянство депортируют.

– Пока еще не все… Есть еще Полис и окрестности, но, вероятно, и мы подвергнемся каре.

– Это невозможно, Рубен. Здесь много европейцев, из-за них будут соблюдать осторожность.

– Разве Абдул-Гамид проявил осторожность, когда вырезали двадцать тысяч армян в присутствии тех же самых послов?

– Это случилось давно, к тому же в центре внимания был захват «Оттоманского банка».

– А сейчас идет война. Варужан выглядел подавленным.

– Нужно что-то сделать, чтобы худшего не произошло.

– Предпринимаются кое-какие шаги. Зохраб несколько раз посещал Талаата. Тот все опровергал – мол, нет никакого насилия, происходит обычное перемещение населения ради безопасности самих же армян.

– А эти новости?... Кто прав, кому верить? – растерянно спросил Варужан.

– Думаю, верить надо новостям.

Дом в СиливриВаружан стал молча ходить взад-вперед.

– Ты можешь писать, Рубен?

– Только дневник.

– Интересно… Хотелось бы почитать, если только там не слишком личное.

– Пожалуйста, возьми. Там мысли обо всем на свете… Только подожди, я вспомнил одну вещь. Он вышел и вернулся с «Кодаком» в руках.

– Хочу сохранить память о твоем приходе… Сядь вот туда, Даниэл, поближе к свету… Можешь полистать дневник…

Был уже поздний вечер. Кофе и сигареты как будто немного успокоили их нервы. Варужан с виноватой улыбкой обратился к собеседнику:

– У меня к тебе просьба, только не очень удивляйся.

– Меня сейчас ничто не может удивить.

– Вот и чудесно, – воодушевился Варужан.

– Если так, можем мы устроить… спиритический сеанс и вызвать духов наших предков?

– Ты ведь больше других с ними близок, их духи постоянно присутствуют в твоих стихах, так что…

– Нет-нет. Рубен, речь не об этом… Я хочу узнать у них о судьбе Армении… Пусть скажут, что случится с нашим народом.

Дом в Пере (Константинополь), где жили Севак с женойПоследний раз он занимался спиритизмом в Лозанне, семь-восемь лет назад, с товарищами по учебе. В тех кругах это было распространенным занятием. Духов вызывали в разных случаях, конечно, не веря в реальность их появления, просто увлеченные таинственностью этого странного занятия. Однако теперь ситуация была другой. Разве его поэзия, ее языческая стихия не были в некотором смысле вопрошанием духов, разве он не уповал на помощь предков в одухотворении настоящего времени? Варужан оставался верным своему инстинкту поэта.

– А чей дух ты хотел бы вызвать?

– Трудно сказать, – моментально ответил Варужан, обрадовавшись тому, что не получил отказа в своей необычной просьбе.

– Знаешь, в прошлый раз я заметил у тебя на столе тома Чамчяна… Они все еще там?

– Да, – ответил Рубен, принеся один из томов.

– Значит, поступим так. Откроем наугад страницу, начнем читать ее сверху и вызовем первое же имя. Согласен?

– Согласен, только открывай лучше начальные страницы – там великие имена, – пошутил Рубен.

Варужан взял в руки книгу, открыл одну из первых страниц и в мерцающем свете свечи прочел:

– Арташес Завоеватель… Вот и чудесно.

Круглый стол начал вращаться и остановился на букве «Յ», за ней последовали «ա», «ւ», «ե», «ր», «ժ», «ո», «ւ», «թ». «ի», «ւ», «ն».

– Видишь, Даниэл, наш Завователь принадлежит «вечности».

Однако Варужан уже искал новое имя.

– Айк Наапет.

Рубен начал вызывать дух. Снова возникла буква «Յ», следом «ա»…

– Слушай, Даниэл, он пишет то же слово, – нетерпеливо воскликнул Рубен.

– Не может быть, – восхищенно и удивленно воскликнул Варужан.

Нет, Даниэл, это слово еще сильнее: ղա, թո,այբ, նու, այբ… Победа, Даниэл! Видишь – победа.

Однако Варужан, который уже искал другое имя, вдруг онемел.

– Что случилось, Даниэл, почему ты замолчал?

– Послушай, Рубен. Йездигерд… Что будем делать?

– Нужно спросить. Что еще мы можем сделать?

Однако дух Царя арийцев молчал. Упорно не хотел говорить, потом стол три раза дрогнул, и трижды написалась буква «Վ».

– Не пойму, Даниэл, что он хочет сказать?

– Здесь есть какой-то смысл, Рубен. Подожди, поищу другое имя на этой странице… Должно быть, попадется Васак или Вардан… Ага, Храбрый Вардан, так я и знал.

– Конечно, Вардан. Как я сразу не понял… Буквы писались одна за другой: «Борьба».

– Молодец, Храбрый Вардан! – одновременно вскрикнули оба и, вскочив на ноги, обнялись.

– Продолжай, Даниэл, – скомандовал воодушевленный Рубен. – Посмотри ближе к нам по времени.

Варужан взял другой том, открыл посредине и прочел первое же имя.

– Левон VI…

– О, где ты отыскал этого царя-страдальца? Никого другого не нашел?

– Такова наша судьба, Рубен, надо покориться.

Вызвать последнего царя оказалось делом несложным. Он появился и немедленно возвестил: «Ссылка».

– Ничего другого я и не ждал. Напрасно потревожили душу бедного царя.

– Брось эту книгу, Даниэл. Ближе к нашим дням, нашим последним мученикам.

– Кого мне вызывать?

– Не знаю. Сам выбери кого-нибудь из наших героев.

Варужан встал в экстазе, вышел на середину комнаты и, воздев руки, как жрец, произнес.

– Ждите… ждите… Я уже вижу одного из них… Это он, Христофор Микаэлян…

– Как ты жесток, Даниэл! – закричал Рубен. – Вызови героев-победителей, зачем тревожишь покой мучеников?

– Что поделаешь, все наши герои мученики… Поговори с ним, он уже здесь…

– Нет, Даниэл, я должен вызвать дух Раффи. Варужан подошел и обнял его:

– Вызови, Рубен, прошу тебя.

Севак в Лозаннской квартиреОн перенес стул и сел поближе к Рубену. Дрожа от нетерпения, поднес руку к столу, потом отдернул, словно от укуса. Столик начал дрожать, буквы следовали друг за другом, пламя свечи заколебалось, угрожающе затрещало, по стене двигались тени… Потом от неожиданного удара столик с грохотом перевернулся… Тьма… Свеча погасла… Только серебристый свет полной луны струился из окна… Варужан в ужасе вскочил на ноги:

– Что случилось, Рубен, что это означает?

Опрокинувшийся во время сеанса спиритизма столик означал смерть. Знал ли об этом Варужан или его ужаснуло зловещее зрелище?

– Наверное, мы опрокинули столик неосторожным движением ноги…

– Рубен, я не уверен, что задел стол ногой… Произошло нечто символическое…

Он и сам не был уверен, что задел столик, но такова логика таинства – совершаешь движения, в которых не отдаешь себе отчета, а потом затрудняешься вспомнить что-то определенное.

– Это я сделал неосторожное движение, Даниэл. Задел его ногой, хорошо помню.

Подавленный Варужан сел на место, даже не слушал его.

– Даниэл, это просто игра, неужели ты серьезно веришь…

Он не отпустил Варужана в таком настроении в одиночку возвращаться домой среди ночи. И очень правильно поступил, потому что во время утреннего завтрака тот с искренней улыбкой рассказывал Янни о ночном таинстве…